Иисус. Картины жизни

Иисус немало опечалился, когда фарисеи «привели к Нему женщину, взятую в прелюбодеянии». Врач, любящий свою профессию, часто не может скрыть свою радость, когда ему неожиданно приносят тяжелого больного, ему «интересен» подобный случай. Но мы не осуждаем его, зная, что это нисколько не исключает искреннейшего сочувствия к больному. Понятна нам и радость собирателя насекомых или минералов, увидевшего изумительный экземпляр или ставшего его обладателем. Но в данном случае нам неприятны эти мужи, так радующиеся неожиданной возможности решить для себя «юридический вопрос». Обычно люди стыдятся обсуждать публично подобный грех, но фарисеям сейчас важнее теория, и в своем усердии они о всяком стыде забывают. «Взятую в прелюбодеянии» триумфально приводят к Иисусу. Не будь Его, ничего интересного в этом случае для них не было бы. «Наконец-то у нас есть повод либо опровергнуть «туманные принципы» и «чрезмерное добродушие» Иисуса, показав всем опасность первых и ложность второго, и пригвоздить тем самым Его к позорному столбу».

У них сейчас нет ни стыда, ни такта, чем они, сами того не замечая, даже кичатся, и это красноречиво говорит Иисусу, сколько было в их жизни темных моментов, сделавших их такими, какие они есть. И вот эти стражи добродетели перед Ним, оправдывающим (в их понимании) человеческие грехи. Ему стало больно именно за них. Должен и может ли Он защитить эту женщину? Ради нее самой – не может, ибо еще не знает, чего она просит у Него – прощения от Бога или всего лишь избавления от людского наказания, ведь женщина пришла к Нему не по своей воле. Ради ее обвинителей тем более не может – сейчас, как никогда, Он не должен предстать перед ними тем, кому грех менее отвратителен, чем им. И Ему вновь открывается бесконечный мрак, окутавший Его оппонентов. Их ум пронизан абстрактной моралью, она для них превыше всего и в то же время по сути совершенно им чужда. И Он решается пробить брешь в этой цитадели мрака. Но как? Если бы тотчас же сказал им ту хорошо известную нам фразу, глядя по обыкновению в глаза, то они не вынесли бы такого унижения и предпочли бы «в интересах доброго дела» солгать. Желая облегчить их положение, Он принимается набрасывать «план кампании» и, склонившись по-мальчишески, чертит в рассеянности или собираясь с мыслями «перстом на земле» какие-то фигуры или буквы, «не обращая на них внимания», очевидно мысленно прося Отца, чтобы Он хоть немного успокоил тем временем их разгоряченные души. Он выглядит смущенным, даже несколько растерянным, словно не знает, как Ему быть. Но фарисеи не унимались и «продолжали расспрашивать Его». И тут «Он, наклонившись, сказал им: кто из вас без греха, первый брось в нее камень». И опять, «наклонившись низко», продолжал Свое занятие. Если бы наклонился в первый раз только сейчас, то они разгадали бы Его намерение – не наблюдать за их реакцией, а поскольку Он лишь продолжает свое прежнее до тех слов занятие, то не замечают. Так Иисус, движимый любовью, весьма остроумно помогает им сохранить собственное достоинство, будто не замечая их самоунижения и давая им возможность испытать его сполна.

И вот каждый из них остается один на один с этими словами Иисуса, тут же низводящими каждого с туманных высот теории на суровую почву действительности. Теология исчезла, пред их внутренним взором одно лишь Я с его грехами: «А каков ты?» Именно этот приводящий в трепет житейский вопрос и есть доминанта всей сцены. Что творилось в их душах! Но Иисус победил.

Взоры «последних» обратились на «старших», людей авторитетных и солидных, надеясь найти в них поддержку; нужно что-то делать, но что? И тут «один из них» по неизвестной причине удаляется. Он и не подозревал, что другие не лучше него. Воспользовавшись кажущейся рассеянностью Иисуса, он потихоньку удалился, повергнув тем самым в ужас другого. «Как, он уходит? Тогда пойду и я». И они, один за другим, уходят.

С каким нетерпением ждал Спаситель ответа! От Него не укрылось, что на этот раз Его слово возымело действие. И когда Он наконец поднялся, то увидел перед собой одну лишь «женщину, стоящую посреди». Какого страха натерпелась она! Требование явиться к фарисеям прозвучало для нее подобно внезапному смертному приговору. Понятно, почему она, увидев, как ретируются один за другим ее обвинители, испытала некое облегчение, ведь они обошлись с ней так грубо. Но страх до конца не оставил ее, ибо она не знала, что решит Иисус, ничего не сказавший пока о том, как поступит Он.

Он обратился к ней не как священник, пекущийся о душах своих прихожан, а сказал, будто разрешая юридический вопрос, с которым к Нему обратились: «И Я не осуждаю тебя», но в то же время предостерег: «Иди и впредь не греши!» Прощения греха перед Богом Он не произнес, к тому она Его не побудила.