Иисус — крушение большого мифа

То, что Иисус пережил резкий переход к новому самоосознанию лишь очень незадолго до начала нового этапа своей жизни, подтверждается тем, что все 4 канонических Евангелия абсолютно синхронно начинают свои повествования с описания его покаянного омовения. Напомню, что Евангелия от Матфея и от Луки так же начинаются именно с этого описания, если их освободить от приписанных в 4 веке сказок о Рождестве.

Понятно, что человек решит выйти на покаянное омовение никак не годы спустя, после того, как испытает радикальные изменения и полную переоценку ценностей в своем образе мышления, а достаточно скоро после них. Так что, именно совсем недавнее разбойничье прошлое Иисуса полностью объясняет то, почему проповеднический этап в его жизни начался именно с покаянного омовения — факта, вот уже почти два тысячелетия, не поддающегося адекватному объяснению со стороны традиционного христианского богословия, в котором Иисус априори абсолютно безгрешен!

Для человека, чье прошлое — разбой, и кто действительно раскаялся в этом своем прошлом, желание воспользоваться служением покаянного омовения Иоанна Крестителя совершенно естественно и более чем понятно. А вот почему «абсолютно безгрешный» начал свою деятельность с совершения покаяния, то есть с исповедания своих грехов(!), молитвы о прощении своих грехов(!) и омовения, в знак очищения от своих грехов(!) — это как было непонятно традиционному христианскому богословию, так непонятным и необъясненным и остается.

К тому же, давайте рассудим, какой же вариант — бывший разбойник или абсолютно святой, — лучше вписывается в уже известный нам факт, что образ жизни Иисуса-проповедника подчас включал в себя такие моменты, что унего даже появилось прозвище «обжоры и пьяницы»? Вопрос получился совершенно риторическим: понятно, что стать проповедником, религиозным деятелем и при этом позволять себе такие действия, в результате которых появляется прозвище «обжоры и пьяницы», может лишь тот человек, у кого такого рода поступки являются некой привычкой, привнесенной им из своего прошлого!

Впрочем, надо признать, что не только бывший разбойник, но и бывший работяга-плотник, в своем прошлом, тоже вполне мог запивать и загуливать… Так, может быть, способность к такого рода поступкам Иисус мог привнести в свою жизнь проповедника из своего прошлого именно работяги-плотника?

Увы, даже простейший смысловой анализ этого предположения, говорит о том, что эта версия никуда не годится — не мог Иисус привнести такого из своего гипотетического «плотницкого прошлого»! Не мог, потому что, если бы у него было именно такое прошлое, то в рассказах о реакции его односельчан на появление перед ними Иисуса-проповедника не было бы с их стороны никаких, с трудом всплывающих из глубин памяти, определений, что это-де «сын Марии и Иосифа», «сын плотника» и даже просто «не плотник ли он». Тут все было бы ясно и однозначно: «А-а, так это наш пьяница-плотник решил тут в проповедники податься!..».

Не было бы ни у кого из них никаких затруднений с идентификацией стоящего перед ними человека, поскольку в маленьком селении все пьяницы на виду и всем известны. Да, собственно, никто бы из односельчан даже и не пришел бы ни на какую встречу с ним, как с проповедником…

Так что — не было у Иисуса никакого прошлого «гулящего плотника». Как, впрочем, и не гулящего тоже, о чем говорилось выше. Так что, как ни крути, а не мог, никак не мог Иисус-работяга стать проповедником с репутацией обжоры и пьяницы!

А вот Иисус — предводитель шайки бандитов — более чем мог. Более того: пожалуй только лишь именно такой Иисус и мог стать именно таким проповедником. Именно бывшему главарю банды разбойников явно было откуда взять привычку к поступкам «обжоры и пьяницы». И именно бывший главарь лихой банды мог иметь смелость поступать таким образом в своей новой уже жизни, невзирая на «мнение общественности». Вот уж чего-чего, а презрения к общественному о себе мнению, за годы всеобще-осуждаемого разбойничьего существования у него неизбежно выработалось с избытком!

Так что понятным делается не только заработанное им в народе прозвище, но и то, как он смог столь открыто и смело процитировать столь невыгодное о себе мнение, ничуть при этом не озаботившись тем, чтобы его опровергнуть или хотя бы подкорректировать…

Но, может быть, такая народная молва об Иисусе относится к разряду преувеличений и не отражает действительности? Едва ли. Ведь если бы она и впрямь была преувеличенной, то есть намеренно искаженной, ложной, то Иисус наверняка не стал бы столь безразлично-спокойно к ней относиться, и все-таки как-то опроверг бы ее, как именно лживую. Но он не стал ничего опровергать, и из этого молчания Иисуса вытекает, что, судя по всему, народная молва тут далеко от реальности не отходит…