Иисус моей веры

– Я хотел сказать, что согласен с тобой. Еще раньше я решил, что она будет моей единственной спутницей.

– Аккуратней с названиями, наш друг может приревновать, – пошутила девушка, доставая с вершины шкафа знакомую банку из-под печенья.

– И правда, – я улыбнулся и хотел было продолжить, пока мысль была окрепшей от падения, но Иисус толкнула ее обратно.

– Я думаю, это правильно. Кокаин не действует на нас должным образом, – девушка села за стол на противоположное прежнему место. Лучи почти не различимого солнца покрыли длинные пальцы, что начали крутить косяки.

– Кокаина много не бывает. Я всегда так говорил, – Фред невпопад вздумал заговорить.

Я хотел его поправить, но осознал, что эту фразу Иисус могла позаимствовать у более взрослого товарища. Местами смолистая субстанция зажглась. Иисус сцепила руки, словно собравшись молиться Отцу, поставила локти на стол, и вязкий дым разбился о тонкую кожу. В моем восприятии ее поверхность стала почти прозрачной. Все закурили.

– С днем рождения, Иисус, – Фред поднял зажженный косяк, вообразив его ножкой бокала шампанского.

Именинница кивнула ему в ответ.

– Сегодня тот самый день? – изумился я.

– А как же, Рождество, – собеседник сделался бодрее. – Или ты полагал, что ее так называют из-за способности ходить по воде?

Я хотел ответить, что для меня не стала бы удивительной подобная причина, но вместо этого извинился за свое незнание и присоединился к поздравлению.

Когда чай был допит, а твердое дерево стало неудобным для накуренной тройки, мы разместились в гостиной. Ковер неудержимо обволакивал босые ступни, а приглушенный свет превратил комнату в уединенную пещеру, где тепло рождественской елки, словно костер, согревало спрятавшихся.

– Иисус, могу я снова почитать твои стихи? – я сделался смелее.

– Ты что-то пишешь? – спросил Фред, но его слова были проигнорированы.

– Может быть, тебе больше понравится, например, тот же Рембо? – девушка удивилась моему желанию.

– Нет. Я хочу тебя, – сказал кто-то чужой, разрушающий остатки моей трусости. – Читать, – они все же воскресли из пепла.

Изо рта Фреда тут же вырвался громкий смешок, отчего Иисус чудно улыбнулась. Она принесла кожаный ежедневник, вырвала несколько страниц и протянула неровную бумагу мне.

19 июля

Я жажду большего,

Поверь мне.

И перестану повторять.

Настанет день,

И все померкнет —

В глазах не станет отражать.

И прерии моих надежд

Закроются на годы мрака,

И солнце алого мерцания

Заглохнет в яркой синеве,

Неразличимый облик страха

Утрачен будет в этой тьме.

Я стану большим,

Ты поверь мне.

Я буду вежливо лежать,

И здесь, вовне,

Мне будет незачем скучать.

Фред пододвинулся, сел вплотную ко мне, так что его патлы щекотали сгиб руки. Запись следующего дня мы читали вместе.

5 ноября

Я так мечтаю наслаждаться

Людьми, что видятся вокруг.

Еще хоть раз мне искупаться,

Позволь мне прыгнуть в вечный пруд.

Я буду тем, кто потерял былое,

Утратившись в своем бреду.

Держись рука к руке со мною,

Один я вовсе не смогу.

– И кому оно адресовано? – Фред бесцеремонно уставился на Иисуса.

– Не обязательно посвящать строки кому-то, Фред. Но если хочешь знать, тут есть и о тебе, – она обратилась к концу ежедневника. – Пока ты скреб стены моей комнаты во время ломки, я представляла, что ты умер. Точнее, мертв уже много лет.

Иисус неуверенно вручила воодушевленному Фреду еще один лист. Теперь уже я склонился к соседу.

23 декабря

Я видел солнце слишком близко,

Что дребезжали все лучи

На мраморе родного обелиска.

Он был рассветом мне в ночи.

Как стал ты камнем из гранита?

Зачем неряшливо стоишь?

У кислой яблони раздетой

Землей удушенный лежишь.

Все это было чрезмерно,

А станет порослью внутри.

И оживет лишь эфемерно.

Но я пишу еще, смотри.

– Когда будешь публиковаться, назови его… э-э… Фреду, который отравил мою кровь. А лучше: Фреду, который лишил мою кровь девственности.

– Девственной чистоты – более подходящие слова, – я вставил свое мнение.

– Мартин, запишешь это? – Иисус была рада тому, что хотя бы одно из ее произведений не будет озаглавлено цифрами.

Я взял острый карандаш, протянутый мне, и принялся непослушной рукой выводить буквы, выбрав свой вариант. В итоге название выглядело как прописи ответственного ребенка, но Иисуса оно более чем устроило. Я хотел сказать, как прелестно сплетаются ее строки, как необычаен и мрачен их смысл, но Иисус и Фред переключились на пустословие. Последний же и вовсе не понял ничего из прочитанного.