Он говорил на безупречном нортеамериканском английском, усвоенном за время обучения в Вест-Пойнте, и даже слово «ребелдин» произнёс без местного акцента.Александропулос воззрился на него своими выпуклыми глазами, застыл на миг, а затем засмеялся нарочито громко, тряся в воздухе пальцем-сосиской.
Когда тамали, эмпанады и асадо из прекрасных аргентинских годовалых бычков были залиты изрядным количеством алохи, генерал Гусман набил поданную ординарцем трубку вишнёвого дерева, а Александропулусу предложил гаванские сигары в отделанном золотом хумидоре. Толстяк от сигар отказался и только смотрел, как генерал пускает колечки, растворяющиеся в нежно-лиловых соцветиях жакаранды. Прибежал Эктор, во время обеда рыскавший в окрестностях, обнюхал бесформенные ноги Александропулоса, которые не могли украсить даже фирменные туфли и носки от Гуччи, осуждающе фыркнул и улёгся в ногах хозяина.
— Прошу Вас, доктор, продолжайте, — проговорил генерал, наклоняясь, чтобы ласково потрепать шоколадные уши пса. — Вы обещали рассказать мне о вашем новом препарате.
Александропулос натужно улыбнулся, взял со стола початую бутылку алохи, одним махом прикончил её, вытер с верхней губы пивные усы и с энтузиазмом принялся за отчёт.
— Мы разработали тест на ребелдин. А дальше подключились военные с исследованием малых групп. Для них мы создали формирователи карраса. Каррас — это малая эффективная группа, работающая на одну цель. Идеально, если в каррасе два-три человека. Если больше, эффект рассеивается. Возьмём самую идеальную структуру — два человека в каррасе. Один служит как бы мозгом, он фонтанирует идеями, изобретает, его креативность может быть бесконечной. Конечно, изначально это должен быть индивидуум с повышенным уровнем IQ. Второй отвечает за, так сказать, материальное обеспечение. От организации быта первого (то есть берёт все житейские заботы на себя) до воплощения изобретательских идей в реальную практику со всей детализацией. Причём, что интересно. Каждый из двоих в каррасе абсолютно доволен своей ролью. Никто не мнит себя обделённым. Это обеспечивается формирователями карраса. Формирователи — химические вещества с механизмом депо, они хранятся в специальных депозитариях в мозге и расходуются постепенно.
— Захватывающе, — раздумчиво произнёс генерал, высвобождая свою ступню из-под задремавшего Эктора. — Но как это связано с ребелдином? Меня он, честно, говоря, интересует в первую очередь.
— Напрямую, мой генерал, — уверил разволновавшийся Александропулос. — Мы выяснили, что формирователи прекрасно блокируют ребелдин, практически сводя его действие на нет. И ещё: человек с повышенным уровнем ребелдина намного эффективнее усваивает формирователи. Это актуально, в первую очередь, для изобретателя в паре.
Генерал Гусман недоверчиво покачал головой.
— Как же может человек изобретать без ребелдина? Разве изобретатель не нуждается в определённой… дерзости?
— Ни в коем случае, — пропыхтел коротышка. — Дерзкий человек что изобретёт? Власть Советам или социализм на Кубе. К чему нам такие изобретения? Нам нужны изобретатели без ребелдина, те, которые будут сильны в улучшении условий жизни, в техническом прогрессе, в укреплении обороноспособности государства.
Он указал на возводимый неподалёку купол и продолжил.
— Вот какие изобретения нам нужны. Безопасные. Полезные. Как это чудо архитектуры. Купол покроет всю столицу, установится оптимальный климат, не будут страшны бури и вирусы, переносящиеся по воздуху. И никакого ребелдина.
— Пожалуй, вы правы, — согласился генерал.
Он вспомнил своё давнее путешествие в Эквадор, индейцев в отдалённых селениях, до сих пор носящих траур по Тупаку Амару Второму. Какую цену он заплатил за своё восстание? Вырванный язык, лицо, разбитое о камни площади, тело, раздираемое на куски, отрубленная голова? Казнь жены и детей на его собственных глазах? И он был героем, он, потопивший страну в крови восстания, а не те, кто потом огнём, мечом и кровью возвращали жизнь в нормальное русло. Видит Бог и Святой Франциск, он, генерал Гусман, не хотел омывать руки в крови их детей, но что делать с детьми драконов, что делать с мальчиками, которые смотрят на тебя глазами Тупака Амару, готовые стать третьими и четвёртыми в ряду мучеников, взявших себе это имя? Что делать с мальчиком, сквозь миловидные черты которого проступает ненавистное лицо, покоящееся на дне залива и всё ещё твердящее «нет», «нет», «нет»?
— Что вы хотите от меня? — спросил генерал, усилием воли отогнав смущающие его видения.
— Всё очень просто, — засуетился собеседник. — Мы проводили лонгитюдные исследования на заключённых и прочих… добровольцах. Но мы в США не можем провести исследование на детях. А ведь это очень важно: узнать, можно ли по-новому и на всю жизнь сформировать идеальный каррас?
Немного помолчав, Александропулос добавил:
— По моим сведениям, мой генерал, у вас есть ресурс. Говорят, вы собираете детей с повышенным ребелдином в… специальных учреждениях.
— Вы не ошиблись, — ответил генерал Гусман и встал из-за стола.
***