Их было 999. В первом поезде в Аушвиц

Секретарские навыки и красивый почерк Эллы сразу же привлекли внимание Менгеле, и он «повысил» ее до писаря в «сауне» – так называли место где начиная с 1943 года вновь прибывших раздевали донага, обыскивали, дезинфицировали и нумеровали татуировками. В ее задачи входило записывать номера и имена новых узниц. На должности писаря при докторе Менгеле Элла изо дня в день видела своими глазами неумолимые свидетельства того, сколь эфемерна жизнь любой женщины в Аушвице; в ее аккуратных, каллиграфических списках документировались номера женщин, отобранных на смерть или на опыты. В конце концов ее еще раз повысили – до татуировщицы. Элла выполняла свои татуировки «очень маленькими, четкими» цифрами и старалась наносить их только на внутреннюю сторону предплечья.

Элла никогда не обсуждает то, как ей удавалось справляться со стрессом, в котором она постоянно жила, работая на Менгеле. Даже ее сестра Эди, излишней молчаливостью не страдающая, начинает запинаться, стоит ей вспомнить о Менгеле. «Всех трясло, когда он входил [в кабинет]. Мне даже не описать. Смотришь на него, и сразу видишь эту его внутреннюю злобу. Эту темную… темную пустоту. Ужас!»

В то время, когда Менгеле приехал в лагерь, Рия Ганс (№ 1980) работала в госпитале. Он с руганью заставлял ее вводить иголки в скелетоподобных «мусульманок», делая им смертельные инъекции фенола. Эдита рассказывает, что Рию поймали, когда она пыталась спасти жизнь одной женщине. «В наказание ее на шесть месяцев поместили в „стоячую камеру “ в блоке 11».

Много лет спустя, когда выжившие узники оформляли заявления на компенсацию от германского правительства, один из них, пожелав остаться анонимным, написал, как Хорст Шуман и Йозеф Менгеле ставили на нем свои опыты. «Они вводили в меня разные вирусы, чтобы посмотреть на реакцию организма, – брали анализы крови и наблюдали за моими мучениями. Малярия от их укола меня не взяла, но мне пришлось перенести брюшной тиф и другие заболевания, названий которых я не знаю. Все эти шесть месяцев прошли для меня, как в тумане, ведь я постоянно находился в тяжелейшем состоянии».

В 1943 году те девушки из первого транспорта, которые до сих пор продолжали работать под открытым небом, тоже постепенно смогли устроиться получше. В состав особой прачечной бригады вошли Ружена Грябер Кнежа, Рена Корнрайх с сестрой Данкой и Дина Дрангер – их перевели в подвал под штабом СС, где они поселились вместе с Ленкой Герцкой и другими девушками из канцелярии. Живя отдельно от основной массы заключенных, девушки из прачечной и швейной бригад были ограждены от опасных эпидемий, бушевавших в лагере. На горизонте их безрадостной жизни появилась полоска надежды. Перевод в одну из этих бригад – нечто вроде повышения, которое, казалось бы, должно пробуждать в человеке милосердие и доброту. Тем бóльшим было потрясение Ружены Грябер, когда однажды воскресным утром к ним в подвал прокралась мать одной из работавших там девушек.

Несчастная женщина рухнула на колени и потянулась к рукам Терезы – так звали ее 22-летнюю дочь.

– Я там рою могилы! – рыдала она.

У нее был очень жалкий вид. С тела, покрытого ядовитой грязью Биркенау, свисало стертое до дыр тряпье. Съежившись от отвращения, Тереза отпрянула от походившей на скелет женщины, которая еще не совсем превратилась в «мусульманку», но уже приближалась к этой точке невозврата.

– Как я могу тебе помочь? – заорала она на мать. – Убирайся отсюда, пока тебя не поймали и нас обеих не убили!

И она вышвырнула мать из блока.

«Не знаю, обладала ли она возможностями или храбростью, чтобы помочь ей, – рассказывает Ружена, – но я видела, как она обошлась с матерью. Перед глазами до сих пор эта жуткая картина. В нормальных обстоятельствах она наверняка была милым, славным человеком – вот как низко могут опуститься люди, вот до чего можно людей довести».

Помощь другим была чревата наказанием. Роза (№ 1371) уже полтора года проработала на ферме в Харменже – разводила фазанов и кроликов, следила за чистотой в крольчатниках и вольерах. Она трудилась усердно и гордилась своей работой. Капо даже однажды оставила Розу за старшую, когда ей понадобилось отлучиться. Как-то раз, когда Роза пришла в госпиталь Биркенау, медсестра попросила захватить с собой в Харменже важную записку и передать ее одному узнику. Засовывая письмо в ботинок, Роза не знала, что стоящая неподалеку украинка – эсэсовская стукачка и что та тут же обо всем донесла. Когда Роза уже выходила из ворот, она услышала леденящий душу окрик:

– 1371, стоять!

Роза замерла.

– Разувайся!

Записка была адресована от одного члена подполья другому. Розу на месте арестовали и бросили в блок 11, «Блок смерти», где допрашивали, пытали и, чаще всего, казнили политзаключенных, бойцов Сопротивления и пойманных беглецов, таких как сестры Циммершпиц. В блоке 11 она проведет долгие месяцы и выйдет оттуда лишь в октябре 1944 года.