Для религиозной еврейки бритье головы – обычная часть супружеской жизни. В первый день, когда их только привезли, Берта была одной из тех девушек, которых подвергли жестокому гинекологическому досмотру и грубо лишили девственности. Берте казалось, что ее теперешняя бритая голова всем рассказывает о ее изнасиловании и позоре. 15 месяцев волосы Берты никто не трогал, а сегодня кошмар первого дня вновь нахлынул на нее. Боль. Кровь. Орущие девушки вокруг. Ее собственные вопли.
Она потеряла все: семью, дом, девственность. Волосы оставались последней соломинкой – и сейчас Берта безутешно и безостановочно рыдала. И стала подумывать о том, чтобы пойти на провода и со всем этим покончить. На выручку пришла Пеши Штейнер. Пеши любила Берту. Она обняла ее, успокоила. Спасла свою подругу, решившуюся на самоубийство.
В документальном фильме 1981 года Берта стоит в блоке 27, прислонившись к их с Пеши койке. «Здесь Пеши Штейнер спасла мне жизнь», – говорит она. Произносит она эти слова с глубокой печалью, поскольку сама оказалась не в силах спасти жизнь Пеши. «Она очень сильно заболела». Больше Берта не говорит ничего.
Когда Пеши заразилась смертельной инфекцией, на помощь наверняка позвали Манци Швалбову, но чудес в Аушвице ждать не приходилось. От множества грозных болезней, включая менингит, таившихся в каждом грязном уголке, вылечить удавалось далеко не всех. Пеши и Берта были почти сестры. Душа Берты, оставшейся без лучшей подруги детства, вновь погрузилась во тьму. Как и Эдита, она потянулась к другим девушкам, которые помогут ей выбраться из бездны скорби. Одной из таких девушек была Елена Цукермен (№ 1735).
Берте работа в «Канаде» удачи не принесла, а у Марги Беккер все сложилось наоборот. Марги была прирожденной контрабандисткой, «артисткой в своем деле», – говорит она с озорным огоньком в глазах. «Однажды я пронесла ночную кофточку в ботинке! Чуть не померла, он так жал!» Она даже открыла свой мелкий черный рынок: меняла одежду на еду.
Впрочем, подругам она отдавала вещи бесплатно. Однажды Марги познакомилась с девушкой, которая говорила не на таком идише, как она. Они принялись сравнивать свои диалекты и подружились на этой почве. Новая подруга попросила Марги помочь ей устроиться на хорошую работу. Марги «организовала» ей «пару шерстяных рейтузов со свитером» и вскоре услышала, что ту взяли служанкой в одну эсэсовскую семью. Все потому, что она была как следует одета. «Хорошая одежда могла изменить твою жизнь. Им всегда нравилось, когда кто-то прилично одет, – говорит Марги, качая головой. – Этим гнидам!»
Марги даже нашла как-то раз золотое кольцо и спрятала его в ботинке, надев на палец ноги, а потом использовала, как сберегательный счет, и обменяла в итоге на хлеб и маргарин, которые разделила между подругами. Найденные девушками безделушки и ценности помогали выжить, но слишком нагло воровать было нельзя. Однажды у Йоаны Рознер (№ 1188) на глазах девушка получила пулю в лоб при попытке спрятать в карман какие-то украшения.
Манци Швалбова услышала о неприятностях Берты в «Канаде» и устроила ее посыльной в госпиталь, где могла присматривать за девушкой и защищать ее. Берта носила документы и служебные письма между лагерями, а свободное время проводила у заднего входа госпиталя в ожидании поручений. Ей также велели помогать с разноской еды лежачим больным, и за свои услуги она «получала немного добавки». Это была последняя работа Берты в Аушвице-Биркенау. И своих старых подруг по «Канаде» она тоже больше не видела.
В начале нового года девушек из «Канады» разместили отдельно от остального населения женского лагеря. Саму «Канаду» к тому времени перевели в Биркенау, и теперь она занимала не несколько бараков, а целых 20. Дабы пресечь пронос одежды и ценностей в лагерь, эсэсовцы поселили сортировщиц в двух бараках внутри «Канады». Ее территорию не стали ограждать проводами под напряжением. «Там была обычная колючая проволока, – вспоминает Линда Райх (№ 1173). – В первых двух бараках мы жили, а в остальных восемнадцати – работали. У мужчин по другую сторону был только один барак. Нас полностью изолировали от остальных заключенных. Мы больше никак с ними не общались».
Глава тридцать третья