Их было 999. В первом поезде в Аушвиц

Бригада, в которую входили Ирена Фейн (№ 1564) и еще шесть девушек, занималась тем, что по вызову эсэсовских жен выполняла в их домах мелкие ремонтные работы. Иногда они стирали белье или приводили в порядок дома, откуда недавно съехали жильцы, и это занятие было самым любимым, поскольку давало возможность – пока охранники-эсэсовцы стоят снаружи – поживиться в кладовках остатками съестного. Когда ты изголодался, все вращается вокруг еды, и практически любой узник оценивает качество той или иной бригады по количеству пищи, которую удается «организовать» или получить в порядке вознаграждения.

Ирена вспоминает, как они пришли в один из домов, где хозяйка «готовила капусту грюнколь с картошкой». Девушки принялись за стирку и уборку, и фрау попросила Ирену помочь ей повесить шторы.

– Ja, gnädige Frau. Да, конечно.

Ирена залезла на стремянку и стала цеплять шторы, которые снизу подавала ей хозяйка.

– Как живется в лагере? – спросила женщина. – Ты там счастлива?

Ирена заколебалась. Как может эта женщина всерьез думать, будто в Аушвице можно быть «счастливой»?

– Пожалуйста, не надо задавать мне такие вопросы.

– Почему? Мне любопытно, как там живут. Нас туда не пускают.

– Мне нельзя это обсуждать.

– Но почему же?

– Потому что вы расскажете мужу, и меня убьют. Извините.

– Неужели все так ужасно?

Ирена не ответила. Она прицепила последний крючок и спустилась с лестницы. Подобная беседа может закончиться газовой камерой, а эта немка слишком наивна для понимания таких вещей. Тот разговор послужил горьким откровением. «Даже их жены не знали, что там творится». За стенами домов, всего в паре десятках метров убивают газом и заживо сжигают женщин и детей. Но эта дама растит собственных чад и живет в мире, где массовых убийств либо вовсе не существует, либо под них подведена такая база, что преступлением они не считаются. Как можно жить под клубами дыма над головой и не иметь представления о зверствах, которые совершают твой муж, его коллеги и весь этот режим? Их неведение – от простодушной наивности или же оттого, что они не хотят видеть истину, которая стоит прямо у них перед глазами?

Женщина поблагодарила ее за работу, хотя и не была обязана этого делать. Ирена не поверила в искренность этого жеста, но кивнула в ответ, произнеся дежурное «bitte».

У Ленки менялся адрес, и она предупредила об этом семью. На открытке теперь значилось «Новый Берлин». Возможно, имелась в виду новая территория, которую заключенные называли «новыми блоками»[68], куда в 1944 году перевели прачечную бригаду. Ленка, видимо, уже поняла, что ее сообщения цензурируются, и каким-то образом 15 октября 1943 года отправила дяде и тете телеграмму:

«Огромное спасибо за ваши нежные слова, я была счастлива, читая их. И я жду не дождусь посылку, о которой вы писали. Ее можно передать с поездом. Отправьте что-нибудь небьющееся и непортящееся: сыр, сардельки, копченую колбасу, кислую капусту или сардины в банках. Если получится, нельзя ли послать португальских сардин через UZ [Еврейский совет]? Если будете писать тете, то скажите, чтобы и папа[69] что-нибудь написал, а то я давно ничего от него не получала. Очень жаль, что мы с ней не работаем вместе, но я знаю, что она вам тоже пишет. Слышала, Нюси так и не пришла к Herz tete.

По-прежнему пытаясь как-то сообщить им о смерти Нюси, Ленка на этот раз назвала себя «Herz», то есть «сердце». И ее поняли.

Вскоре она получила отпечатанное на машинке письмо от Эрнеста Глаттштейна[70], где он справлялся о родных и соседях:

«Я буду очень признателен, если напишешь, где сейчас моя сестра Илона Грюнвальд, мой шурин Марцель Дроды, дядя Цейг Лефковиц и его сын Роберт, а еще доктор Краус Бела, который жил напротив вас? Они с Региной и Дунди? И приехали ли они вместе с Нюси?»

Вопрос о том, приехали ли они вместе с Нюси, был для Эрнеста единственным способом узнать о судьбе своих близких. Через пару строчек он упоминает некоторых девушек из первого транспорта: «Передавай привет всем, кого я знаю – Сери Вакс, Маргит Варман, Элле Фридман, Эди Фридман»[71].