Их было 999. В первом поезде в Аушвиц

Как ей только удалось – под нацеленной в голову винтовкой – сделать лицо, будто она только что услышала смешной анекдот? Ее улыбка вспыхивает на камеру. Щелчок – и кадр готов. Эсэсовцы идут дальше. А у Линды чувство, будто из нее только что высосали дух. Она ни капли не истощена от голода. Волосы аккуратно убраны назад. Одежда чистая. Она выглядит, как обычный человек, занятый сортировкой кастрюль и сковородок, а не как раб, разгребающий тысячи вещей, чьи бывшие владельцы сейчас задыхаются от газа в 15 метрах отсюда, прямо за спиной фотографа.

Девушки из «Канады» в безмолвном оцепенении смотрели, как венгры шагают на смерть. Работа рядом с газовыми камерами отнимала все душевные силы. Некоторые девушки подсказывали матерям, чтобы те отдавали своих детей женщинам постарше. Зачем – они не объясняли.

Многие из уцелевших работниц «Канады», включая Эрну и Фелу Дрангер из польского Тылича, никогда не говорили об этой части пережитого. Работать и жить в двух шагах от газовых камер – об этом невозможно рассказать. Никогда.

«Там стояли четыре крематория в ряд, а метрах в пятнадцати от них начинались сортировочные бараки», – объясняет Линда. Там она и работала вместе с Геленой, Иреной, Мартой Ф., Эрной, Фелой, Пегги, Мирой Гольд и многими другими девушками. Вокруг здания с газовыми камерами не было никакой ограды. «Кирпичный красный дом, вокруг него – зеленая травка на симпатичных газонах». Работницы из «Канады» невольно служили обманкой для идущих на смерть евреев. Хорошо одетые девушки прямо у них на глазах разбирают какие-то вещи и выглядят похожими на «человеческих существ», а не на рабынь.

В некотором роде это напоминало извилистые коридоры для прохода скота на бойне, которые позднее изобретет Тэмпл Грандин[75]. Идея Грандин состояла в том, что корова при входе в такой коридор видит спокойно идущих впереди других коров и не чувствует угрозы. Так и евреи – они выходили из эшелонов, не зная, что направляются к финальной точке жизненного пути, но, завидев юных работниц «Канады» думали: „Это ждет и нас“.

На самом же деле «95 % из них шли прямиком на газ». Из окон девушки «денно и нощно видели высоко в небе отблески пламени… ощущали эту вонь и оседавший на наших лицах пепел – черный, маслянистый, жирный».

Огромные груды вещей из шедших один за другим венгерских транспортов требовали разборки, и сортировочные бригады пополнили еще 300 новых девушек. Теперь в «Канаде» посменно работали 600 узниц. Из багажа, который мужчины перетаскивали от вагонов, вырастали горы. Девушкам приказали внимательно осматривать все без исключения: «Там было очень много еды. Они [евреи] прятали ценности. Поэтому нам приходилось доставать и проверять каждую вещь». Выбрасывать не разрешали ничего, даже сломанные очки. «Лакомые кусочки – вяленая колбаса, сыр, непортящиеся продукты, упакованные сладости – это все выкладывали в одну сторону». А битое стекло или фаянс – в другую. Ходили слухи, что стекло потом перетирали в порошок и добавляли в хлеб, которым кормили в Биркенау.

Линда наблюдала, как к ним постоянно наведывались эсэсовцы – прихватить что-нибудь из венгерских богатств для себя. «Канада» у них служила чем-то вроде магазина деликатесов. Линда знала языки, да и ушки у нее всегда были на макушке, так что она мысленно отмечала всех, кто рылся в вещах в поисках мехов и украшений, и мысленно поклялась, что если выживет, то однажды заставит их всех за это заплатить.

В июле 1944 года планы Эйхмана отправлять на газ по четыре транспорта евреев в день оставались нереализованными, но число эшелонов и убийств резко увеличилось. Вместе с летней температурой росло и нервное напряжение. «Толпы, жара, очереди – бесконечные. Бес-ко-неч-ны-е. Буквально – смотришь, и конца не видишь, – вспоминает Линда. – Люди стояли вымотанные. И они кричали по-венгерски девочкам в «Канаде»: „Viz! Viz! Воды! Воды! “»

Что-что, а доступ к воде в «Канаде» имелся. «Одна из моих товарок не выдержала. Она взяла бутылку из груды нашей сортировки, набрала воды и бросила через ограду. К бутылке побежал какой-то маленький ребенок».

Симпатичный 23-летний эсэсовец Готфрид Вайсе внешне не производил впечатления человека, способного на хладнокровное убийство, а его близко поставленные глаза и серьезный нос придавали лицу выражение честности и искренности. Он погнался за ребенком, вырвал у него из рук бутылку и отшвырнул ее прочь. Ребенка он подбросил вверх и поймал на штык, а потом схватил его за руку и «размозжил голову о стену». Раздался женский крик. И повисла тишина.

– Кто это сделал? – взревел Вайсе. – Кто бросил воду этим жидам? – Он прошагал в сортировочный барак, направил на девушек пистолет и приказал построиться в шеренгу. – Кто это сделал?!

Никто не сказал ни слова.

– Если ты не выйдешь, я буду убивать каждую десятую. Их смерти будут на твоей совести!

Никто не двигался. Он выстрелил в первую девушку.

– Кто это сделал? – Десять шагов. Выстрелил в следующую.

– Кто бросил воду этим жидам?

Молчание.

Еще десять шагов. Выстрел.