Их было 999. В первом поезде в Аушвиц

Очевидная истина, произнесенная столь будничным тоном, полоснула ей сердце.

– Ружинка Граубер, – прошептала она.

– Марш на работу! – заорал он.

Затем он сделал то, что мог сделать только офицер СС: проскользнул между Менгеле и Кремером и нырнул в раздевалку перед газовыми камерами.

Приходилось ли ему быть свидетелем этого момента раньше? Видеть, как сотни обнаженных женщин аккуратно складывают одежду, поторапливая детей:

– Снимай туфельки. Давай маме свою курточку. Последи за ребенком, пока я переоденусь.

– Ружинка Граубер! – прокричал он над головами женщин. – Кто здесь Ружинка Граубер?!

Овал лица и миндалевидный разрез глаз – такие же, как у сестры. Он бы заметил семейное сходство и в любом другом месте. Она уже успела снять всю одежду и теперь помогала раздеться Авиве. Худенькая девочка посмотрела в его сторону. Он знаками показал Ружинке, чтобы она сквозь толпу пробралась к нему.

Она, разумеется, шарахнулась от него. Что понадобилось этому врагу от нее и ее детей? Глядя на смазливого офицера, который не давал ей идти в «душ», она покрепче прижала к себе дочку и сына. Погладила девочку по светлым волосам и взяла ее за руку. Младенец расплакался. Поднеся его ближе к налитым молоком грудям и не отпуская руку Авивы, она сделала неуверенный шаг сквозь плотную массу женщин и детей, которые уже двигались в направлении «душевых». Бесстрастным и властным голосом Вунш сказал ей, что снаружи ждет сестра. У Ружинки был дикий вид от испуга и растерянности. Вокруг них стоял шумный хаос. Она чувствовала себя выжатой.

Еще минута, и комната опустеет, войдет зондеркоманда. Если он не вытащит Ружинку немедленно, ее будет уже не спасти. Как он будет смотреть в глаза Гелены, если явится без ее сестры?

– Если хочешь увидеть сестру, нужно идти прямо сейчас.

– А позже нельзя?

– Нет.

– Мама, иди, – предложила Авива. – Я за ним пригляжу.

Положив младенца, которому исполнилось всего два дня, на руки своей семилетней дочери, Ружинка оценила, что пару минут Авива справится. Она попросила одну из стоявших рядом женщин присматривать за ними. Та дежурно кивнула в ответ. Ружинка поцеловала дочь в мокрую от слез щеку.

– Веди себя хорошо.

Вунш прикрыл Ружинку своим черным плащом и повел ее к выходу прочь от детей. Авива понесла маленького братика в «душ». Дверь за ними захлопнулась.

– Она мне нужна, – бросил Вунш Кремеру и Менгеле, выводя Ружинку из газовой камеры, и повел ее в «сауну» на обработку. Это был неслыханный поступок, Гелена – и та признает, что Вунш «вышел за все рамки». Но он сделал бы ради нее даже невозможное. И сделал.

Когда Вунш вернулся в сортировочный барак, все головы повернулись к Гелене. То, что начиналось как страстное физическое влечение, теперь превратилось в нечто более мощное – в жизнь и смерть, выросшие из проклятия их любви. Гелена отошла от стола и медленно пересекла комнату. Все лагерные звуки – шорох перекладываемой одежды, топот ног, шмыганье носов – в один миг исчезли, стоило Гелене с Вуншем скользнуть за груду еще не разобранных вещей. Он отвел прядь ее волос, провел губами по нежному изгибу ее уха и прошептал, что сестра – на обработке.

Из ее глаз хлынули слезы – горячие и тяжкие, смесь облегчения и горя. Ее сестра жива. Племянница с племянником сейчас умирают. Прижавшись к Вуншу, она содрогалась от рыданий в его объятиях. Их союз был заключен не на небесах, а в аду. Их судьбы и судьба ее сестры были скреплены поцелуем.

В «сауне» встревоженная и сбитая с толку Ружинка искала глазами сестру, но видела лишь эсэсовцев и немногочисленную очередь женщин на обработку, дезинфекцию и регистрацию. В числе тех, кто регистрировал новых узниц и наносил татуировки была, вероятно, и Элла Фридман (№ 1950)[77].

Ружинка встревожилась не на шутку. Где же Гелена? Или офицер ее разыграл? Ведь он заверил, что она увидит сестру сразу после обработки. Из набухших грудей капало молоко.

– Когда приведут моих детей? – спросила она окружавших ее женщин.

Никто не ответил.

Ружинка запаниковала и заметалась по комнате. Ей пора кормить младенца. Где Авива? Где ее малыш? Обнаженная, она ходила взад-вперед, словно животное в клетке, она требовала ответов на вопросы, за которые любая другая еврейка уже получила бы пулю в лоб. Но Ружинка теперь – под личной защитой Вунша. Никто не мог даже пальцем ее тронуть.

Неясно, когда именно Ружинку привели в «Канаду» – ведь новые заключенные обычно сначала сидели в карантине. Когда ее поселили в блок сестры, все вокруг, наверное, подивились могуществу Гелены, сумевшей развернуть сестру прямо от дверей смерти.