В архивах Яд Вашем есть словацкий документ, где упомянуто, что одна из женщин умерла в транспорте, но ее имя не называется. Есть комментарий в конце одного из списков, куда внесены имена 99 девушек из разных городов. Три девушки – уроженки Польши (одна из Кракова!) и еще две – из Будапешта, хотя в первоначальном списке указано, что они из Словакии. Все девушки, фигурирующие в этом непонятном документе, были в первом транспорте, их имена есть в списке от 24 марта 1942 года. Короткий список формально датирован 25 марта, но выясняется, что составлен он позднее, его автор – Йозеф Шебеста, «историк-любитель, который в 2003 году помог организовать первые мемориальные мероприятия в Попраде», – объясняют мне доктор Шикулова и профессор Мештян. Он «работал в словацком Чешском обществе и огромное количество времени провел, роясь в архивах и беседуя с оставшимися в живых», собирая информацию о том транспорте. Что же это за документ? Может, это выжившие, чьи имена Шебесте удалось установить после войны? Или он пытался составить перечень депортированных девушек, когда еще в германских архивах не обнаружили полный первоначальный список? Собеседники заверяют меня, что «нет оснований сомневаться в смерти одной из женщин, поскольку этот факт многократно упоминается в рассказах свидетелей, и Шебеста тоже наверняка от кого-то о нем слышал».
Очень многие документы о смерти женщин исчезли, похоже, навсегда, но в
В конце составленного Йозефом Шебестой шестистраничного списка он пишет:
«Из Попрада депортировали одну тысячу женщин. Но в Аушвиц прибыли только 999. Одна умерла по дороге. В лагере женщинам присвоили номера – от 1000 до 1998. Под номером 1000 значился единственный депортированный врач, доктор Изак Кауфман, родившийся 4 февраля 1892 года в Беловеже…»
Тут еще одна нестыковка: из Попрада выехали 997 девушек. Во втором списке, отпечатанном немцами в Аушвице 28 марта 1942 года, где имена расположены в алфавитном порядке, указаны те же самые 997 человек. Стали бы они включать девушку в список зарегистрированных в лагере, если она на тот момент уже была мертва?
Глава одиннадцатая
Девушек гнали по бескрайней и безжизненной польской равнине сквозь туман и непогоду. Впереди – как рассказывала Линда Райх – «мерцающие огоньки и какие-то коробки». Приблизившись, они увидели обнесенные колючей проволокой двухэтажные кирпичные бараки. Холод пронизывал до костей. Шквалы штормового ветра обрушивались на поля, покрывая их острогорбыми снежными наносами. Было около нуля градусов. Эдита дрожала и старалась держаться поближе к сестре. Если бы родители знали… если бы они только знали.
Неуверенно ступая по грязной дороге, девушки ковыляли прямо в этот апокалипсис. Отключившись от окружающего телом и сознанием, они плелись по промерзшей земле чужой страны. Над их хрупкими силуэтами поднялся окрашенный в красно-белую полоску шлагбаум, и они прошли под чугунными лживыми буквами, которыми Аушвиц встречает каждого заключенного:
При виде большого кирпичного строения с огромной трубой Линда прошептала подруге: «Это, наверное, и есть фабрика, где мы будем работать». На самом же деле это была газовая камера, которая на тот момент еще не функционировала.
Четыре родные и три двоюродные сестры Циммершпиц неуверенно вошли на территорию. Фрида, старшая из сестер, пробормотала, обращаясь к остальным: «Мы тут не останемся».
Не все 997 женщин были здесь иностранками. По иронии судьбы, девушки, сбежавшие из Польши в безопасную Словакию, теперь вернулись на родину – могли ли они подумать тогда, что возвратятся узницами? Проходя мимо своих земляков, они думали, что глазеющие на них мужчины похожи на умалишенных из клиники. На самом деле это были участники первой волны Сопротивления, которых схватили в 1939 году после оккупации Польши. Многие из них сделали бы что угодно, лишь бы помочь вновь поступившим узницам, особенно полькам. Словаков в лагере еще не было.