Их было 999. В первом поезде в Аушвиц

Стандартное определение слова «транспорт» подразумевает транзитное перемещение грузов или людей, но в нацистской Германии оно значило гораздо большее. Оно было частью «окончательного решения еврейского вопроса». И вероятно, в определение «транспорта» новые смыслы были привнесены именно 26 марта 1942 года. «Груз» теперь означал евреев, а «транспорт» – смерть. Однако лишь в немногих книгах об истории холокоста, не говоря уже о сайтах, наши девушки и их эшелон включены в хронологические таблицы. Они даже в примечания попадают редко.

Но в Словакии девушки сохраняют свой исторический статус, там их место в истории признают и почитают. Да и сами специалисты по истории Аушвица называют тот эшелон «первым зарегистрированным массовым еврейским транспортом». В документах IVB4 (нацистского Департамента по вопросам эвакуации евреев) от 1942 года девушек называют первым «официальным» еврейским транспортом в рамках Эйхманова «окончательного решения». Именно так и нужно о них помнить, тут даже спорить не о чем.

С лагерной дороги девушки вошли на женскую территорию, отгороженную кирпичной стеной с колючей проволокой и запираемыми воротами, и удивились обилию мер безопасности. Может, проволока здесь для того, чтобы защитить их от тех сумасшедших мужчин по ту сторону стенки? Им даже не пришло в голову, что все эти меры призваны предотвратить их собственный побег. Ведь они приехали всего на пару месяцев.

За воротами девушкам приказали сложить багаж в кучу. В Равенсбрюке стандартная процедура требовала, чтобы у заключенных изымали вещи, тщательно их досматривали, а затем возвращали владелицам. Поэтому растерялись даже новые равенсбрюкские надзирательницы. Как еврейки найдут потом свои вещи в этой огромной груде? Некоторые девушки задали этот вопрос вслух, но в ответ услышали лишь угрозы. Тех, у кого оставалась хоть какая-то еда, заставили выложить и ее. Это выглядело особенно жестоко – ведь они со вчерашнего дня ничего не ели, но их самочувствие никого здесь не заботило. Домашние девочки, воспитанные и законопослушные, они привыкли беспрекословно выполнять все, что им велят, – поэтому они сложили свою еду вместе с багажом.

В нормальном мире человек после долгой поездки в грязном поезде рассчитывает на туалет, душ, смену белья и тарелку горячего супа. Вместо всего этого наших девушек заставили несколько часов стоять на холоде в снегу, пока новый комендант женского лагеря Йоханна Лангефельд с подчиненными ей эсэсовками пытались разобраться в ситуации. Они, похоже, не понимали, что делать, а ошибочная нумерация имен в списке, прибывшем из Попрада вместе с узницами, еще больше сбивала их с толку. Девушек вновь и вновь пересчитывали, но результат оказывался неизменным: 997, а не 999. Эсэсовки никак не могли найти объяснения этой разнице. Может, кто-нибудь сбежал? Наконец кто-то, видимо, заметил ошибки на страницах, и на попрадском списке появилась надпись красным карандашом: wäre zu nummerieren und alph. zuordnen («перенумеровать и расположить в алфавитном порядке»). Новый список напечатали 28 марта, и он подтверждает, что в Аушвиц прибыло ровно столько девушек, сколько загружалось в попрадский состав.

Когда дали команду «вольно», капо – так теперь называли новых охранниц из Равенсбрюка – открыли двери в блок 5 и приказали всем идти внутрь. Насквозь продрогшие, отчаявшиеся девушки бросились к дверям, толпясь и с трудом проталкиваясь сквозь проем под пинками капо, которые отгоняли их назад.

«Все толкались. Все вопили. Было жутко холодно», – вспоминает Линда. Распихивая знакомых и незнакомых, топчась по ногам соседок, они втиснулись наконец в помещение. «Нас мучила жажда. Хотелось в туалет».

Все стремились попасть внутрь, чтобы согреться, но внутри не оказалось ни света, ни коек, ни тепла. На полу валялась грязная солома. На без малого тысячу девушек – десять унитазов. Вода обнаружилась только в виде капель, падающих с подвальной грязной трубы, и девушкам пришлось их слизывать. Обезвоженные и изможденные, они не представляли, что теперь делать.

Ирена Фейн, ее подруга Гиззи Груммер и некоторые другие сели на несколько имевшихся лавок, остальные расположились на столах. Они были вымотаны и хотели отдохнуть, но «капо приказали нам лечь на грязную солому на полу». Стоило девушкам улечься на запачканную кровью солому, как «нас с головы до пят облепили миллионы блох. Этого одного хватило бы, чтобы сойти с ума. Мы так устали, и нам хотелось лишь одного – отдохнуть».

По ногам поползли клопы. Не успев улечься, девушки повскакивали со своих мест, они визжали и хлопали себя ладонями, а кусающиеся кровососы ползали по ногам и лицам. Словно Бог наслал на них десять казней египетских – «все десять в один день», как сказала Гелена Цитрон.

Одна из несчастных в истерике побежала к эсэсовцу, который стоял в дверях и безучастно наблюдал за происходящим.

– Я не хочу жить! – крикнула она ему в лицо. – Я уже вижу, что будет с нами!