Их было три

По мере приближения к центру улицы становились всё оживлённее. Здесь было самое сердце города, а сердцу, как известно, не положено останавливаться ни ночью, ни днём. Прогремел слабо освещённый трамвай, вёзший на работу вагоновожатых и кондукторов. Затем из гаражей потянулись на автобусную станцию вереницы автобусов. Разноцветные огоньки машин оживляли пустынные улицы. Они появлялись из маленьких переулков, загораясь то здесь, то там, и вливались в бесконечный главный поток. Теперь не оставалось сомнений — город просыпается. И рынок встретил приехавших многоголосым гулом.

— Наверно, опоздали, — сокрушалась Илма. — Пока заклеймим мясо, пока выстоим очередь за весами, займут все лучшие места.

Что это за лучшие места, Гундега так и не поняла.

Вскоре Илма, оставив Гундегу сторожем, куда-то бегала, то появляясь, то опять исчезая. Потом Гундега увидела Илму в обществе мужчины в белом халате, она ему что-то горячо доказывала, то хмурясь, то расцветая в подобострастной улыбке, перед которой незнакомец в халате — надо отдать ему справедливость — героически устоял, продолжая двигаться вперёд. Илма, отстав немного, вынула что-то из сумки и, закрыв её, бросилась догонять мужчину. Оба скрылись из глаз Гундеги.

Теперь рынок напоминал переполненный живой рыбой садок, где всё шевелится, ворочается, толкается. Только шуму здесь было гораздо больше, ведь недаром говорится «нем как рыба», а не «нем как человек».

Неожиданно опять откуда-то вынырнула Илма — раскрасневшаяся, потная, несмотря на морозный день, и, отдуваясь, расстегнула пуговицу воротника.

— Всё в порядке, — радостно сообщила она продрогшей Гундеге.

Что именно было «в порядке», Гундега опять не поняла. Её только утешила мысль, что, видимо, пришёл конец стоянью на холоде. Но и в павильоне Илма расположилась в самом углу у двери, из которой немилосердно дуло.

Пока какой-то другой детина, одетый в белое, разрубал привезённые ими телятину и баранину, Гундега пританцовывала, пытаясь хоть немного согреться. Илма была права, посоветовав ей надеть валенки!

Заметив, что Гундега дрожит, Илма подбодрила её:

— Кончим устраиваться, выпьем горячего кофе. Согреешься.

— Жаль, что не досталось места получше, — сказала Гундега, стараясь не стучать зубами.

Илма сделала большие глаза.

— Чего же лучше! У самых дверей. Какой бы покупатель ми вошёл — ты со своим товаром тут как тут. — И добавила тише, по-мальчишески подмигнув: — Как говорится: не подмажешь, не поедешь.

— Что подмажешь? — удивилась Гундега.

— Тише! Что ты кричишь на весь рынок!..

Илма, раскладывая куски мяса с таким расчётом, чтобы показать товар лицом, окинула критическим взглядом мясные прилавки соседей.

— Сегодня будет хорошая торговля, — заключила она, всё сравнив и оценив.

Гундега оказалась круглой невеждой в этом торговом мире. Вот хоть бы сейчас. Она не могла взять в толк — что же хорошего, если люди не покупают у них. Подойдут, перевернув кусок, потычут его вилкой и, узнав цену, уходят. Некоторые отходят молча, только покачав головой, а другие, не вытерпев, возмущаются: «Безобразие!», «Ну и дерут!», «Совести нет!»

Гундега в подобных случаях застенчиво держалась за спиной Илмы, а сама Илма, усмотрев в язвительных замечаниях поношение своего товара, недооценку её торговых способностей и честности, рубила сплеча:

— Я, кажется, со своим товаром на шею тебе не вешаюсь. А если нет денег на хорошее мясо, иди к другим, покупай кости да плёнки!

Знаний русского языка для такой длинной тирады у неё не хватало, и она встречала и провожала покупателей несколькими словами из своего весьма скудного запаса: «Карош мьеса! Купи!» — потихоньку поругивая уходивших по-латышски. В этом смысле Гундега, хорошо знавшая русский язык, была ей плохой помощницей: она краснела при каждом замечании покупателя, чувствовала неловкость, когда Илма начинала беззастенчива расхваливать свой товар и поносить чужой.

Время близилось к обеду, а продали они самый пустяк. С каждым часом у Гундеги оставалось всё меньше надежды на то, что она попадёт в кино. Покупателей становилось всё меньше, и у девушки постепенно пропадал интерес к окружающему. Было мучительно холодна, несмотря на то, что она выпила три стакана обжигающего как огонь кофе.

Только Илма не теряла надежды. Если другие торговцы старались привлечь покупателей низкими ценами, то для Илмы это была «охота с выдержкой». Всё придёт в своё время, надо только потерпеть…

И в самом деле, когда прилавки кругом почти опустели, Илма приготовилась к решающему удару — приосанилась, поправила косынку.

— Теперь начнём!

И к удивлению Гундеги, Илма оказалась права. Всё изменилось. Теперь почему-то никто уже не говорил: «Безобразие!» или что-либо подобное. Совсем наоборот — выстроилась даже небольшая очередь.

Илма, убедившись, что Гундега неплохо справляется с подсчётом, доверила ей свою сумку и получение денег, сама она только вешала и заворачивала мясо, подсчитывая, сколько стоит каждый кусочек.