Их было три

Чёрная сумка, до сих пор лежавшая без употребления, открыла пасть и жадно, ненасытно глотала денежные знаки один за другим. Шелестели деньги, шелестела обёрточная бумага. А Илма улыбалась — улыбалась покупателям, Гундеге, пёстрым ценным бумажкам, исчезавшим в прожорливой никелированной пасти. Сумка заметно округлилась. Открываясь и закрываясь, она каждый раз издавала что-то похожее на стон.

Так. Кончено. Это прозвучало как вздох облегчения. И пока в павильоне звучала сирена, извещающая об окончании торговли, Илма аккуратно расправляла деньги, пересчитывала их, беззвучно шевеля губами, и перекладывала из сумки в небольшой, специально для этого приготовленный матерчатый мешочек, который она потом опустила в вырез платья и приколола двумя булавками.

— Походим по магазинам, — предложила Илма. — Придётся купить тебе что-нибудь за помощь. Не обижайся, Гунит, в кино сегодня не успеем. Сама видела, как получилось. Сейчас уже три часа, а в шесть — автобус…

Гундега только кивнула головой. Что она могла возразить! Так ведь оно и было, как сказала Илма…

Когда они пришли с пакетами на автобусную станцию, в руке Гундеги раскачивалась на коричневом ремешке сумочка с жёлтым металлическим замком. Она с удовольствием поглядывала на неё — красивая, из настоящей кожи. У неё никогда не было такой сумочки… Только старый чёрный дерматиновый портфель с обтрёпанными углами, которые Гундега старательно замазывала гуталином.

В автобусе от тепла и равномерного покачивания её одолел сон, и она несколько раз принималась дремать. И каждый раз, закрыв глаза, она видела перед собой висящее на стальных крюках мясо. А проснувшись, ощущала в руках шероховатую поверхность новой сумочки. Это были её единственные глубокие впечатления от поездки в Ригу.

В тот же вечер пришёл Аболс. Илма встретила его без особого восторга, сдержанно, по-деловому. Да, с этим бараном хлопот немало получилось. Им пришлось проторчать на рынке чуть ли не до самого закрытия. Избалованные рижане на жирное мясо и смотреть не желают, хоть на коленях умоляй… Если не верит, пусть спросит у Гундеги.

Гундега кивнула головой. Примерно так оно и было, они действительно долго пробыли, и кто-то из покупателей, правда, говорил что-то о жирном мясе, только…

Она не успела ничего сказать, как Илма уже продолжала. Да, для кого-нибудь другого она не взяла бы на себя такой крест и за сотню. Но что поделаешь, люди одного прихода, надо помогать друг другу…

Глазки Аболса быстро-быстро мигали. Оба уха мерлушковой шапки развязались и оттопырились, он был похож на старого несчастного зайца, выгнанного с капустного поля.

Илма принесла из своей комнаты пачку денег и начала отсчитывать, выкладывая на стол перед Аболсом двадцатипятирублёвки и десятки. Тот, не отрывая глаз, следил за каждым её движением и считал вслух, немного отставая от Илмы. Поэтому они сбились и пришлось начинать снова. Наконец деньги были сосчитаны. Аболс положил их в карман.

И тогда Гундега сообразила — только и всего? Ведь Илма недодала по крайней мере шестьдесят-семьдесят рублей! Она, наверно, ошиблась или обсчиталась.

— Но здесь ведь не… — начала было Гундега.

Но увидев, испуганный, предостерегающий взгляд Илмы, она поняла, что Илма не обсчиталась и не ошиблась…

Посмотрел на Гундегу и Аболс. Взгляд его круглых глазок был так же беззастенчив и нахален, как в прошлый раз. Правда, он обещал Илме не задевать Гундегу, но — боже ты мои! — разве взгляд задевает?

Гундега опять испытывала то же чувство стыда и омерзения, что в прошлое воскресенье, но эти ощущения подавило одно желание — желание отомстить.

Она замолкла на полуслове, взглянув на Аболса с видом победительницы. Тот не понял ничего. Илма подавила вздох облегчения.

7

Фредис был на десять с лишком лет моложе Аболса, который, как известно, собирался ещё жениться. Но если у пономаря это была бы пятая по счёту женитьба, то Фредис до сих пор жил холостяком. Спросить бы у всех трёх — Лиены, Илмы и Гундеги — имеет ли право мужчина хоть раз в жизни жениться, они, не раздумывая, ответили бы: да. А вот когда Фредис заговорил вдруг о женитьбе, они сочли это очередным чудачеством.

— Не дури! — резко бросила Илма.

Но странно — Фредис не рассмеялся по обыкновению, а наоборот, смущённо и растерянно подтянув ремень брюк, сказал:

— Я ведь по-настоящему.

И стал отколупывать с ладоней толстую мозолистую кожу.

Все три женщины разом изумлённо взглянули на Фредиса. Лиена — покачивая головой, будто в ответ на неуместную шутку, Илма — испуганно, а Гундега с недоверием. Само слово «свадьба» связывалось в её представлении с молодостью, любовью и романтикой, о чём старики, если даже они и переживали когда-либо что-то подобное, успели давно забыть. И вот сидит за столом пожилой человек, с плешью, окаймлённой седым мягким пушком, и говорит о женитьбе.

— В самом деле? — переспросила Илма, и когда Фредис, немного придя в себя, с достоинством кивнул головой, она с усилием проговорила:

— Какое несчастье…

Она смотрела на Фредиса со смешанным чувством гнева, растерянности и страха.