Их было трое (сборник)

рестился.

Знаур многое еще не понимал, но детское воображе-

ние рисовало яркие картины, как в легендах лекарки

Хадзигуа: из дальнего края лезут страшные чудовища

на русскую землю, скачут черные всадники со змеиными

головами. Им навстречу несутся огненные силуеты сме-

лых джигитов.Гудит и стонет земля под копытами их ло-

шадей. Видит юноша и себя на резвом скакуне, с кривой

саблей над головой. Там, в этой лавине воинов — его

школьные друзья Кудзиго и Кудзи и Костя Коняхин.

Они воюют за берекет* для бедных. А кто такой Знаур?

«Рожденный в хлеву»... Да, конечно, он с ними, с красны-

мы конниками, и он себя покажет...

Мальчик остался ночевать у деда Умара. До глубо-

кой ночи думал о своей судьбе — что будет завтра, най-

дет ли он Костю и поедет ли тот в город, чтобы посту-

пить в школу? Примут ли их в школу? Как и чем они

будут жить? А может быть, их тоже возьмут в Красную

Армию, как братьев Кудзиго и Кудзи? Вот было

бы —да!

У здания Дигорскогс окрисполкома, бывшего особня-

ка богача Абаева, Знаур внимательно перечитал все

лозунги и плакаты, приклеенные к стенам. Самый боль-

шой плакат: «Трепещи, барон Врангель! Наша ячейка

РКСМ уходит на борьбу с твоими верными лакеями —

повстанцами на Кубани и Тереке!» Рядом — объявление:

«С сего числа все добровольцы будут направляться во

Владикавказ для прививок от брюшняка». Выделялся

своей красочностью литографский плакат, на котором

была изображена огромная, в аршин длиной, вошь.

Подпись: «Вот наш враг».

— Что такое «ячейка»?.. — спросил он по-русски у

* Берекет /осет,/ — изобилие, доаольство» достаток,

82

стоящего возле парадного подъезда дневального в поли-

нявшей от времени бараньей папахе с красной лентой.

Дневальный зло покосился на мешок за плечами

Зиаура.

— Что у тебя там, в мешке? Боеприпасы?..

— Пироги, дяденька.

— Пироги? Хорошее дело.

Знаур поспешно развязал мешок и извлек полкруга

олибаха*.

— Вот, кушайте, дяденька.

— Спасибо, сынок. Мы, понимаешь ли, приехали на-

дысь из Николаевской — местная команда, а у начпрода

зубы заболели, и не выписал, гад, хлеб. Умираю, говорит,

не могу писать. Гидра, интендантская личность...

Проглотив кусок, дневальный спросил:

— Куда ты собрался, хлопец?

— В город. Учиться хочу.

— Учиться? Хорошее дело. Откедова у тебя пиро-

ги-то?

— От похорон остались.

— Знатно угощают осетины на похоронах. А на что

тебе ячейка?

— Просто так.

— Бывает ячейка партейная. Бывает для подростков,

как ты. Рекесеме называется.

— Рекесе... Они там учатся?

— И учатся, и воюют — всему свой час. Бедовые го-

ловы! Мировую буржуазию хотят порешить. Да ты, хло-

пец, заходи к ним, не сумлевайся.

Знаур неуверенно побрел в окружком РКСМ. В длин-

ном полутемном коридоре услышал голоса.

— Я уже вам разъяснил, товарищ, — говорил кто-то

резким металлическим тенором,—в Ленинский Комсоюз

молодежи принимаются выходцы из пролетарской среды.

Секретарь окружкома уехал в Ессентуки, на фронт. Все

уехали. Я, как руководитель общего отдела, самостоя-

тельно не могу произвести оформление. Не имею полно-

мочий. Пишите заявления в первую инстанцию. Там

разберутся.

— На какую еще «станцию»?

Знаур остановился. «Ведь это же голос Кости Коня-

* О л и б а х /осет./ — осетинский пресный пирог с сыром.

83

хина! О, аллах! Неужели ты покровительствуешь мне!

Вот повезло!..»

— В ячейку пишите. Она там, где прежде был сель-

ский ревком.

— Никакой там ячейки нет, — возразил Костин го-

лос.

— Нет? Значит, ушла на фронт. Ничем помочь не

могу.

— Как же быть нам? В добровольцы не принимают,

если не записался в молодежный союз...

Знаур подошел ближе и уже ясно различал говорив-

ших. В одном из них узнал своего друга. Костя обра-

щался к бледнолицему человеку в бронзовых очках, го-

ворил запальчиво, каждое слово подкрепляя жестами.

Загнутый вверх усыпанный красными веснушками нос

от натуги покрылся испариной. Над озабоченно смор-

щенным лбом торчал рыжий чубчик.

Рядом с Костей стоял какой-то черномазый маль-

чуган в залатанном коричневом чекмене.

— Позвольте. — сказал очкастый. — А сколько вам,

собственно, лет?

— Шестнадцать с половиной, и Ахметке шестнадца-

тый, хотя он ростом маленький.

— Вот видите! — развел руками завдел. — Какой чу-

дак примет вас в Красную Армию в таком нежном воз-

расте! Не понимаю, зачем вы только отрываете людей

от работы! — и он направился к своему кабинету.

— Пойдем, Ахметка, в призывную комиссию! Раз

твой дядя красный командир, а мой отец погиб за сво-

боду на фронте, значит, нас возьмут. Для нормальности

скажем, что никакого Комсоюза здесь не было и нет.

Один только индюк с печатью сидит.

— Давайте без оскорблений, товарищ! — послышал-

ся из-за приоткрытой двери металлический тенор. Дверь

распахнулась и худощавый молодой человек в очках

подошел к ребятам. Он улыбнулся и, как будто сбросив

с себя маску официального достоинства, заговорил прос-

то, душевно.

— Вот что, ребята. Хотя, по-вашему, я «индюк с пе-

чатью», но вижу, что вы пролетарские ребята и рветесь

в бой. Могу вам дать совет: поезжайте «зайцами» в

Ессентуки, разыщите штаб красной Южно-Осетинской

бригады и скажите, что вы — добровольцы сверх раз-

84

верстки. У них там, говорят, есть целая учебная рота

воспитанников-подростков.