Их было трое (сборник)

шествия, спасла от смерти одноглазая знахарка.

Считали Хадзигуа и колдуньей, верили пророческим

присказкам этой лесной женщины. Жила она в каменной

сторожке, которую выстроил покойный отец, лесник.

Мать ее, Саниат, была известна своим умением выле-

чивать травами многие недуги. Еще Саниат пользовалась

славой знаменитой сказительницы. От нее Хадзигуа и

унаследовала специальность дашны—лекарки и искус-

ство рассказывать всякие были и небылицы —- не забавы

ради, а чтоб дать людям полезный совет, предупредить

кого-то об опасности.

Сторожка стояла в двух верстах от селения Фидар.

В минувшем, девятнадцатом году, это было партизанс-

кое селение, не покоренное деникинцами.

Нередко к Хадзигуа приезжали гости из свободного

Фидара. «Что нового, тетушка Хадзи?» — спрашивали

партизаны. «Новости ходят в солдатских сапогах по ка-

бардинскому аулу Аизорово и топчут еще не потухшие

угли», — отвечала хозяйка, что означало: каратели жгут

партизанские дома в Кайсын-Анзорово, которое находит-

ся у самой границы. Кабарды с Осетией.

А однажды Хадзи сказала добрым гостям: «Есть у

меня новая сказка о черных воронах, "которые спали у

древней башни и не гадали — не ведали, что рядом орлы

летают...» Догадывались партизаны: в развалинах сторо-

жевой башни беспечно пируют . дозорные карательного

отряда. «Орлы-партизаны» могут налететь на них и за-

хватить всех без единого выстрела.

Наведывались в домик и хабаевские беляки. Тогда

хозяйка открывала вторую половину лица, обезображен-

74

ную огнем. Незрячий глаз как бы застыл в ужасе — веки

обгорели. Люди отворачивались, содрогаясь. Спрашивали

каратели: «Далеко ли скрываются партизаны?» Говори-

ла хозяйка: «Как тень движется за путником, как смерть

ходит за человеком, так и партизаны — за вами. Только

тень не рубит и не стреляет, а эти — могут...» Смелые от-

веты Хадзигуа приводили в бешенство непрошенных гос-

тей, но они не трогали женщину — колдунья!

Люди говорили, что уже после смерти лесника ка-

кой-то кровник его поджег сторожку. Мать, Саниат,

находилась в селении на поминках по мужу, а Хадзигуа,

в то время семнадцатилетняя девушка, ушла за водой.

Соломенная крыша вспыхнула, как факел. Увидев пожар,

девушка с криком бросилась к дому, взобралась по лест-

нице на объятый огнем чердак и через какое-то мгнове-

ние выпрыгнула оттуда с белым свертком в руках. Она

сломала йогу и потеряла сознание. Дымился сбившийся

на лицо шерстяной платок...

Мимо сторожки случайно проезжал «охотничий поезд»

богачей Кубатиевых. Девушку привели в чувство, увезли

в селение. Белый сверток взяли с собой /говорили, что в

нем ребенок/.

Через несколько недель Хадзи вернулась в дом почти

совсем седая, с обгоревшим лицом. Ребенка взял на вос-

питание Саладдин Кубатиев, пожилой бездетный человек.

Чей был ребенок — осталось тайной. Только злоязычные

кумушки судачили у реки о том, что дочь покойного лес-

ника однажды «нашла» в лесу младенца, а потом, на

пожаре, младший джигит из рода Кубатиевых, Сафар,

приказал своим слугам взять драгоценный срсрток с

собой. Делались неясные намеки на то, что джигит Са-

фар — отец ребенка, что он был влюблен в юную краса-

вицу Хадзи и встречался с ней тайно. Но всесильные Ку-

батиевы заставили словоохотливых кумушек прикусить

языки. Ребенок рос в доме Саладдина, двоюродного

брата Сафара.

Хадзигуа жила в большой печали, особенно после

смерти матери. Сельчане Христиановского и Фидара

особенно часто слышали из ее уст легенды и песни, пол-

ные материнской скорби о потерянном сыне. К дому

Саладдина ее и близко не подпускали.

И сейчас, собирая лекарственные цветы, дочь лесника

тихо напевала:

75

Зимовник — красный цветок

С пурпурными лепестками.

На них не роса, а сердечный яд.

Но он мне не страшен — сердце мое

Отравлено ядом разлуки.

О какой разлуке пела Хадзигуа? Может быть, она

вспоминала свадьбу своего возлюбленного, джигита

Сафара, после которой уже не видела его никогда: он уе-

хал в Петербург, потом за границу. Молодая жена Сафа-

ра вернулась из свадебного путешествия, а сам он боль-

ше не показывался в родных краях.

Дни свадьбы Сафара врезались в память на всю

жизнь. Затерявшись в толпе, Хадзи единственным глазом

наблюдала за происходящим.

... В дом жениха невесту привезли на четверке резвых

кабардинских рысаков, позвякивающих чеканным сереб-

ром на сбруе.

Вокруг коляски — верховые в черкесках, в бурках.

Они стреляют, кричат, свистят, гикают, джигитуют.

Каждый джигит на своем коне. Впереди — знатные из

богатых семей, в цветистых куратах * из синего шелка,

с высокими воротниками, застегнутыми на маленькие

шарики, искусно сделанные из черных ниток.

Но ворота закрыты. Шумная кавалькада останавли-

вается. Гармоника умолкает, джигиты перестают гикать

и свистеть. Из ворот выходят почтенные старцы. Один из

них спрашивает:

— Кто вы такие, и каким ветром вас занесло в этот

тихий хадзар?**

— Мы предвестники счастья, — отвечает глава всад-

ников. Ворота тотчас открываются. Гости идут во двор,

а невеста в сопровождении девушек — в дом. Впереди —

шафер: