Издание Вильперта представило наконец точный снимок (рис. 67) со всей фрески и удостоверяет нас, что предмет, находящийся в руках юноши, есть белая туника, снабженная двумя широкими пурпурными клавами; мнимая митра или повязка на голове женской фигуры оказалась сложенным белым покрывалом. Точная копия позволила также восстановить украшения из пурпурных клав на других одеждах, и широкая далматика Оранты оказалась вся пурпурного цвета, на котором ясно выделяется желтоватого цвета (золотой материи) клава, с вышитыми на ней разводами. Вильперт изготовил на месте фотографию в красках.
68. Фресковое изображение Божией Матери в катакомбах св. Прискиллы в Риме
69. Изображение св. муч. Василиссы Никомидийской († 309) в Ватиканском Менологии на 3-е сентября
Важнейшим результатом точного снимка данной фрески является ясный вывод, что сама сцена представляет посвящение девственницы; средняя фигура представляет умершую девственницу в образе Оранты; правая же фигура с младенцем (рис. 68) изображает Деву Марию с Младенцем Христом. Богоматерь изображена здесь с непокрытой головой, как дева, с рассыпающимися по плечам локонами; облачена в белую далматику с пурпурными клавами и коймами и сидит на кафедре, как во всех торжественных изображениях Mарии в римских катакомбах; ближайшее к ней изображение находится в катакомбе св. Петра и Марцеллина.
Самое изображение Девы Марии с Младенцем вылилось еще в простой наивно-интимной позе юной матери, кормящей грудное дитя. Оранта изображает умершую в блаженном успении, молящуюся за оставшихся на земле; она представлена и по размерам больше, так как она стоит впереди других. Вильперт видит в ней посвященную девственницу и при этом замечает, что если она держит на голове своей покрывало, а не окутана им с головой, как то было в обычае у замужних жен, то это обстоятельство не может еще служить возражением.
Напротив того, это положение так называемого покрывала является, по нашему мнению, лучшим и несомненным доказательством того, что в Оранте изображена посвященная девственница, и связывает настоящую сцену посвящения с восточным обрядом посвящения диаконисс. Дело в том, что мнимое покрывало совершенно ясно представляет обыкновенный
Ясно, что профессор Вильперт, держась исключительно почвы латинских или, точнее, римских обрядов, связанных с посвящением девственниц, не ввел сюда греческих сведений о диакониссах (ср. миниатюру Ват. Менология на рис. 69). Но уже при первом взгляде всякому придет в голову указанный выше текст, что при обряде посвящения диакониссы орарь возлагается на нее не как на диакона через плечо, для употребления его при служении, но единственно как знак подобного литургического чина, возлагаемый или на шею и обоими концами на грудь, или как здесь, на голову, вместо покрывала. Очевидно, однако, что или для этой фрески, или вообще для Римской церкви должно сделать некоторое отступление, т. е. признать уклонение ее обрядов отчасти в сторону церкви Греко-восточной, что бывало, впрочем, частым явлением в период IV–VIII столетий.
70. Богоматерь и св. Елизавета. Мозаика собора в Паренцо
В изображениях Божией Матери, равно как преподобных жен и дев, на греческом Востоке, с VI века, появляется часто подобие литургического ораря уже как украшение, в виде длинного, усаженного жемчугом и камнями или отмеченного крестом плата, который свешивается с шеи, придерживается поясом и достигает колен. Таковы изображения Божией Матери в оратории Венанция в Латеране, Божией Матери и Елисаветы в мозаиках Паренцо (рис. 70) и многие другие, перечисляемые ниже.
В левой группе изображено, также совершенно ясно, посвящение девы: епископ на кафедре, дева еще не покрытая, с покрывалом в руках, и диакон с туникой; только покрывало опять имеет форму развертываемого плата, хотя, как признает Вильперт, это может быть и свиток, что, однако, нисколько не меняет значения группы, так как при посвящении читались, конечно, и известные формулы.
В заключение можно сказать, что как нет нужды в оправдании пурпурной далматики Оранты (идеальный образ дается в отличающих его формах), так не нужно оправдания и для изображения Спасителя, в данном случае в виде грудного дитяти: очевидно, художник взял здесь, как правильно говорит Вильперт, своего рода стереотипное изображение Божией Матери с Младенцем, но роль Божией Матери при этом посвящении девы являлась и по смыслу главной, если не верховной. Согласно с этим, самая фреска принадлежит, по всей вероятности, или к концу III или к началу IV столетия, что будет вполне согласно и с простой декорацией всей крипты.