Икс или игрек?

Его жена примирительно проговорила, что Бетти очаровательная малышка, но ее слова были встречены холодно.

– Несомненно, несомненно, – сказал мистер Кайли, вертя длинной шеей. – Но ее мать должна утихомирить ее. Надо же и о других людях подумать. Об инвалидах, которым надо успокоить нервы…

– Непросто заставить ребенка в таком возрасте вести себя тихо, – сказала Таппенс. – Это неестественно – если ребенок ведет себя тихо, то, значит, с ним не все в порядке.

Мистер Кайли сердито кулдыкнул:

– Чушь, чушь! Это все дурацкие современные веяния! Позволять делать детям все, что им заблагорассудится! Ребенок должен сидеть смирно и… и нянчить куклу… или читать что-нибудь.

– Ей еще трех нет, – улыбнулась Таппенс. – Вряд ли в таком возрасте ребенок умеет читать.

– Ну надо что-то с этим сделать. Я поговорю с миссис Перенья. Этот ребенок пел! Пел в своей кровати утром, и семи часов еще не было! Я плохо спал этой ночью и уснул лишь под утро – а она меня сразу же разбудила!

– Очень важно, чтобы мистер Кайли спал как можно больше, – озабоченно сказала миссис Кайли. – Так говорит доктор.

– Тогда вам надо поехать в частный санаторий, – сказала Таппенс.

– Милая моя, там ужасно дорого и, кроме того, не та атмосфера. Тамошняя атмосфера недуга плохо влияет на мое подсознание.

– Доктор сказал, нужно хорошее общество, – с надеждой встряла миссис Кайли. – Нормальная жизнь. Он сказал, что гостиница будет лучше, чем съемный дом. Мистер Кайли не будет слишком много размышлять и получит стимул обмениваться мыслями с другими людьми.

Метод общения мистера Кайли, насколько могла судить Таппенс, сводился к перечислению его болячек и симптомов этих болячек, чтобы вызвать сочувствие окружающих.

Таппенс тут же сменила тему разговора.

– Я бы хотела, чтобы вы рассказали мне, – сказала она, – о вашей жизни в Германии. Вы сказали, что много путешествовали в последние годы. Интересно было бы узнать точку зрения опытного человека вроде вас. Я вижу, что вы человек без предубеждений и могли бы хорошо описать тамошнюю жизнь.

Лесть, по мнению Таппенс, всегда следует намазывать толстым слоем, когда речь идет о мужчине. Мистер Кайли сразу же заглотил наживку.

– Как вы сами сказали, милочка, я способен нарисовать беспристрастную картину. Что же, по моему мнению…

Далее последовал монолог. Таппенс порой вставляла «это очень интересно» и «какое любопытное наблюдение» и с интересом слушала его откровения, поскольку мистер Кайли, увлеченный вниманием своей слушательницы, раскрылся как откровенный поклонник нацистов. Насколько было бы лучше, намекнул он, если б Англия и Германия объединились в войне против остальной Европы.

Почти двухчасовой монолог прервало возвращение мисс Минтон и Бетти с купленной целлулоидной уткой. Подняв взгляд, Таппенс перехватила довольно любопытное выражение на лице миссис Кайли. Его было трудно определить. Это могла быть обычная простительная супружеская ревность к женщине, которая завладела вниманием ее мужа. Но это могла быть и тревога по поводу того, что мистер Кайли чересчур разоткровенничался по поводу своих политических взглядов. И она явно была недовольна.

Дальше был чай, и прямо перед ним вернулась из Лондона миссис Спрот, восклицая:

– Надеюсь, Бетти вела себя хорошо и не слишком вам докучала? Ты вела себя хорошо, Бетти? – На что девчушка лаконично ответила одним словом:

– Ба!

Однако это было не недовольство от возвращения матери, просто Бетти требовала смородинового варенья.

Это вызвало гулкий смех у миссис О’Рурк и укоризненное замечание со стороны родительницы юной леди:

– Бетти, дорогая, ну пожалуйста!

Миссис Спрот села, выпила несколько чашек чаю и пустилась рассказывать о своих покупках в Лондоне, о забитом вагоне поезда, о том, что рассказал соседям по купе недавно вернувшийся из Франции солдат и как девушка-продавщица в галантерейном магазине сказала, что чулки скоро станут дефицитом.

Разговор был совершенно обычным. Он продолжился потом на террасе, поскольку вышло солнце и дождливый день ушел в прошлое.

Бетти весело носилась вокруг, совершая таинственные экспедиции в кусты и принося то лавровый листик, то горсть камешков, вываливая все это на колени взрослых со смутными и неразборчивыми объяснениями. По счастью, ей не нужно было подыгрывать – она удовлетворялась случайным «как красиво, дорогая» и «неужели?». Никогда в «Сан-Суси» не бывало такого обычного и такого безобидного вечера. Болтовня, шепотки, размышления о войне. Сможет ли Франция провести мобилизацию? Сможет ли Вейган[18] спасти ситуацию? Как поступит Россия? Сможет ли Гитлер вторгнуться в Англию, если попытается? Падет ли Париж, если «выступ» не будет ликвидирован? Правда ли, что… А вот говорят… Ходят слухи, что… Все живо обсуждали политические и военные скандалы.

Таппенс думала: «Болтун – находка для шпиона? Чушь. Болтовня – это отдушина. Люди упиваются подобными слухами. Это дает им стимул разобраться со своими личными страхами и тревогами». Она сама сделала милый намек, начав: «Мой сын сказал мне – конечно, это между нами, вы понимаете…»