Ил-2 атакует. Огненное небо 1942-го

Мы с Цыгановым сделали левый разворот, чтобы пересечь железную дорогу и выйти на боевой курс, и поднялись метров на 50. Я уже различал железнодорожное полотно, а когда перевел взгляд повыше, вдруг увидел летевший к Минеральным Водам на одной с нами высоте двухмоторный самолет с двумя килями. Он пересекал наш курс, перемещаясь с правой стороны. Я принял этот самолет за истребитель-штурмовик «Мессершмитт-110». С ним шутки плохи: самолет очень маневренный, с мощным вооружением! «Уйти под него вниз, чтобы остаться незамеченным? Если он вступит в бой, удара по станции нам не нанести…» – успел я подумать в какие-то считаные секунды. А немецкий самолет стремительно несется, не замечая нас. И в этот миг мои пальцы легли на гашетки пушек и пулеметов, глаза впились в перекрестье прицела – огонь! Сверкнул сноп трасс, вражеский самолет пронесся левым бортом точно через огненную дорожку, будто гася ее, вздрогнул и начал круто отворачивать от меня, оставляя густой дымный след. Немецкий летчик, повернувшись хвостом, подставил под прицел «спину». Я успел выпустить еще одну длинную очередь. Полыхнуло пламя – и горящий самолет в крутой спирали скрылся под крылом… А мы уже над железной дорогой. Слева видна станция: два товарных состава, рядом с ними в длинную цепочку вытянулись паровозы.

– Разворот! Бьем по паровозам! – скомандовал я Цыганову.

Мы начали пологое снижение. Выпустил залпом восемь «эрэсов», обстрелял в упор паровоз – он окутался облаком пара. Цыганов тоже не мажет. Высота потеряна, выравниваю самолет, составы скрываются под капотом мотора – нажал на кнопку сброса бомб…

Летим от цели низко над ложбиной, присыпанной чистым снегом. Впереди виднеется протянувшееся грядой возвышение. Нам только перескочить через него, и мы снова над руслом Мокрого Карамыка. Ровная белизна земли скрадывает возвышение, над которым нужно сделать «горку». Напряженно всматриваюсь вперед. От успеха распирает грудь. Мы возвращаемся невредимыми, удар был внезапным и точным да еще зазевавшегося фрица попутно «уговорили»! Петя, который опять летит справа, словно привязанный, тоже, наверное, ликует: особое задание выполнено.

Бугор уже близко: мой самолет легко взмывает и тут же ныряет в балку. Теперь-то уж мы будем дома! Глянул направо – нет моего ведомого. Может, на другую сторону перешел? Но и слева его тоже нет. Вот оказия! Неужели же он на радостях решил со мной шутку сыграть и специально скрылся из виду? Мне в тот момент было не до игры в прятки. Пришлось набрать высоту, кружить над тем местом, где потерял ведомого, и повторять по радио команды: «Пристраивайся немедленно, я жду, смотри выше!» Ведомый, однако, не пристроился. Тогда я решил, что Цыганов, всем на удивление, решил прилететь на аэродром один, чтобы отличиться в штурманской подготовке. «Там уж я с ним поговорю по душам», – подумал я и взял курс на Галюгаевскую. При подлете к аэродрому я заметил самолет, заходивший на посадку раньше меня. «Это Цыганов!» – решил я, и злость на него улеглась. Зарулил на стоянку, первым делом спросил своего механика:

– Кто передо мной сел?

– Галущенко облетывал самолет…

Особое задание было выполнено, но мой ведомый загадочно исчез…

В нескольких километрах от Галюгаевской мы нашли разбитый штурмовик Героя Советского Союза Петра Руденко, погибшего около двух месяцев назад. Разыскали брошенное в овраг фашистскими полицаями и припорошенное снегом тело летчика. Петра хоронили всем полком. Оркестра не было, но в небе над кладбищем долго кружил штурмовик. Он монотонно тянул одну низкую органную ноту, звучавшую как реквием. А когда гроб опустили в могилу, штурмовик круто спикировал, низко пронесся над нашими головами, оглушив неистовым ревом, и взмыл ввысь. Так майор Галущенко простился со своим заместителем… Прощай, Петро! Мы двинулись дальше, на запад!

Нужно было поспевать за наступавшей пехотой. Быстро меняли аэродромы: Советское, Георгиевск и… Нагутская! Рядом с той самой станцией, где мы с Петей Цыгановым били несколько дней назад паровозы. Мы стояли около лежащего на брюхе двухкилевого самолета, который я сбил. Это оказался не «Мессершмитт-110», как я полагал, а четырехместный бомбардировщик «Юнкерс-86к», которого нам еще не приходилось видеть. Левый мотор у него сгорел и превратился в труху, а с правого я срубил отверткой круглую марку фирмы «БМВ» – на память. Начальник воздушно-стрелковой службы полка Борис Лурье, недавно прибывший в полк из Военно-воздушной инженерной академии имени Жуковского, долго ходил вокруг самолета и пересчитывал пушечные пробоины. Их было тридцать три. Пожав плечами и сделав какие-то вычисления, он сказал:

– По теории вероятности такого количества попаданий при стрельбе на пересекающихся курсах быть не должно…

– То теория, а это практика, – ответил ему. – У меня была такая дистанция, что я заклепки на крыльях видел.

К нам сошлись из села жители.

– Не знаете ли случайно, когда упал этот самолет?