Ил-2 атакует. Огненное небо 1942-го

– Жаль, что тут нет и пикирующего самолетика. А то выходит, что только пехота и кавалерия воюют…

– Тогда уж и пушку и танк надо, чтобы артиллеристам и танкистам не обидно было, а где это все тут разместишь? – решил я защитить свою награду. За поддержкой я повернулся к Ворожбиеву.

Тот сидел себе с ухмылочкой, поблескивая неподвижным стеклянным глазом.

– Давай, Васек, я его тебе привинчу.

В это время на подмостках раздвинули брезентовые самолетные чехлы, заменявшие театральный занавес, начался концерт. Выступали самодеятельные певцы, танцоры, поэты и фокусники. Но гвоздем программы был наш скетч. Майор Галущенко, изображавший попавшего в окружение под Гизелью фашистского генерала, был в ударе. Он настолько перевоплотился, что комиссар моей эскадрильи Яков Квактун, выступавший теперь в роли адъютанта вместо Феди Артемова, прямо-таки трепетал перед ним… Уж больно грозен был генерал, учинивший разгром адъютанту за утерю штанов и за поздний доклад об окружении… Далеко за полночь закончился концерт. Потом на подмостки вышел командир полка и объявил:

– Завтра готовиться к перелету на новый аэродром в Галюгаевскую!

Вот это новогодняя новость! Нам предстоит совершить 100-километровый прыжок на запад. Это будет наш первый с начала войны аэродром на освобожденной от гитлеровцев земле.

Прощай, «точка номер три»!

Особое задание

Пятого января 1943 года мы приземлились на раскисшее от дождей летное поле недалеко от Моздока. Колеса глубоко увязали в грунт. Во время рулежки пришлось пристально всматриваться в стоявшие тут и там указки с надписью: «Разминировано». Здесь до нашего прилета успели уже поработать саперы. Как-то не верилось, что совсем недавно отсюда взлетали на перехват наших штурмовиков «мессершмитты» и вражеские зенитки встречали нас плотным заградительным огнем. А теперь мы увидели здесь кладбище немецких самолетов, с любопытством рассматривая продырявленные снарядами фюзеляжи и крылья, исковерканные лопасти винтов.

– Дров-то они, оказывается, наломали порядочно… – говорили летчики.

Фрицы оставили нам в целости добротно сделанный блиндаж. Стены и потолок его были обиты фанерой, так что от шуршащих мышей земля нам за воротники не сыпалась. Немцы также об «эстетике» побеспокоились: на стенах намалевали разные «картинки».

Вблизи нашего нового аэродрома находилась почти дотла сожженная станица Галюгаевская. В пепелищах шныряли одичавшие черные кошки. Повстречался нам первый житель Галюгаевской – сухонький старичок в рваном малахае. Редкая белая борода, давно не стриженные волосы – до плеч. Он был похож на отшельника.

– Здравствуйте, дедушка! – окружили мы его, и каждому хотелось расспросить о житье-бытье при немцах.

– Здравствуйте, детки, – он снял малахай и смотрел на нас, часто мигая бесцветными, слезящимися глазами. Мы наперебой предлагали папиросы и шарики шоколада «Кола», который выдавал летчикам полковой врач Борис Кот. Это бодрящее средство нужно было принимать в умеренных дозах, а то кто, бывало, за один присест сжует с десяток этих шариков, тот теряет и покой, и сон. Дедушка охотно принимал подарки, а сам с любопытством рассматривал наши теплые комбинезоны, трясущейся рукой потрогал у кого-то меховой воротник.

– А они тут слухи распускали, – говорил он, – что Красная Армия разута-раздета, только кислицами в горах питается и с голоду мрет: «Капут, капут…» А вы вон какие красавцы, все справные, даже сладости водятся…

Дед рассказал, что, когда пришли немцы, они выгнали всех жителей из домов – им пришлось жить в погребах и норах. А перед отступлением немцы угнали почти всех местных жителей, включая девушек, рыть окопы, а дома сожгли.

…Противник отступал. Его нужно было бить с воздуха, но погода, как назло, испортилась окончательно. Низко висели облака, непрерывно сеяла морось, временами срывался мокрый снег. Самолеты на стоянках покрылись ледяной коркой. Туман застилал горизонт, и дальше границы летного поля ничего не было видно. Пехоте-матушке тоже приходилось трудно. Дороги – месиво, машины буксовали, погружаясь в грязь по самый дифер. Солдаты шли пешком да еще на горбу тащили минометы, ящики с боеприпасами, помогали лошадям вытаскивать застрявшие в грязи пушки. А противник отрывался. У него было преимущество: железная дорога – единственная магистраль от Прохладной через Минеральные Воды на Кавказскую – находилась в его руках. Гитлеровцы спешно грузили в вагоны потрепанные части, награбленные ценности и вслед за последним эшелоном пускали путеразрушитель. Позади этой чудовищной машины оставались скрученные в бараний рог рельсы и разорванные пополам шпалы. Самое бы время штурмовикам бить паровозы, чтобы задерживать эшелоны, но погода… Ведь нет ничего опаснее обледенения. В общем, по довоенным понятиям погода была нелетная. Но у войны есть свои суровые законы.

У нас на аэродроме появился командир дивизии, собравший летчиков в размалеванном немцами блиндаже. Мы расселись и притихли: ждем, что он скажет.