Ил-2 атакует. Огненное небо 1942-го

Заключил командующий такими словами:

– Действия Смирнова и Слепова ставлю всем в пример. Лейтенант Смирнов представлен к правительственной награде. – Науменко пожал руку Смирнову, распрощался с остальными и улетел на своем У-2.

А через два дня из боевого вылета не вернулся и Смирнов. При штурмовке колонны противника у станицы Троицкой в мотор его самолета угодил снаряд. Штурмовик, рубя винтом и сбивая крыльями макушки деревьев, рухнул в лес по ту сторону линии фронта…

Я навсегда запомнил, как под шелест гвардейского знамени перед выстроившимся полком читали приказ народного комиссара обороны И.В. Сталина. В нем в пример всему летному составу Военно-воздушных сил ставились действия двух летчиков нашего полка – Смирнова и Слепова. Всем авиационным частям предлагалось широко использовать в борьбе с железнодорожными и автомобильными перевозками в тылу противника примененный ими способ боевых действий. В приказе он был узаконен и назван «охотой». Смысл «охоты» – сам ищи и бей!

Приказ был радостный, но с нами в строю уже не было тех, кто прославил часть. В журнале боевых действий было записано: «Лейтенант Смирнов Сергей Иванович, рожд. 1913 г., член ВКП(б) с 1942 г., заместитель командира эскадрильи, 13.02.43 г. сбит зенитной артиллерией в районе Троицкой Краснодарского края на 46-м боевом вылете». На стенде боевой славы полка появилась фотография Смирнова в черной рамке. Она висела рядом с фотографиями Мосьпанова, Руденко, Артемова, Шамшурина…

Тогда мы не знали, что сбитый зениткой Смирнов остался жив. Придя в сознание в обломках разбившегося самолета, он пробирался к своим, но был схвачен при переходе линии фронта. Пройдя несколько концлагерей, он вдвоем с офицером-пехотинцем сумел бежать и добраться до чехословацких партизан, в отряде у которых воевал много месяцев: нападая из засад на вражеские колонны, взрывая мосты.

А награды за тот боевой вылет, как это часто бывало, Смирнов так и не получил…

НШ

Было это ранней весной сорок третьего на Кубани, в Новотитаровской.

В этот день приунывшие летчики сидели в ожидании обеда, греясь на солнце около штаба. Нас в полку оставалось совсем немного, а за последние дни мы снова понесли потери: накануне не вернулись с боевого задания из района косы Чушки Герман Романцов и Николай Николаевич Кузнецов. Кузнецов перед войной много лет проработал инструктором в аэроклубе Осоавиахима, был забронирован и с трудом вырвался на фронт. В тылу у него осталась большая семья.

В тот же самый день несчастье в боевом вылете произошло и у меня, и теперь я сидел в стороне от всех, вместе с прилетевшим из Невинномысска Колей Галущенко: сидел и молча перебирал в памяти все детали этого злополучного полета.

Недоразумения начались еще перед вылетом. Командир полка вдруг решил включить в мою группу сержанта Петра Колесникова, летчика со странностями. На земле – человек как человек, а в воздухе его словно подменяли. В строю он вдруг без всякой причины начинал шарахаться из стороны в сторону и разгонял соседей. Командир полка хотел было перевести его на связной У-2, но Колесников всерьез обиделся: «Неужели же вы меня трусом считаете?»

Я возражал против включения Колесникова в боевой расчет, но в конце концов вынужден был уступить и поставить его рядом с собой справа. Поскольку воздушные стрелки тоже не горели желанием лететь с Колесниковым, то ему выделили сохранившийся до сих пор одноместный самолет. Перед вылетом я напутствовал Колесникова:

– Смотреть будешь только в мою сторону, выдерживай дистанцию и интервал. Сектором газа резко не шуруй… Головой зря не верти, полетим с надежным истребительным прикрытием, будет Покрышкин. Истребители сами обнаружат и отгонят «мессеров».

Петя согласно кивал, но заметно побледнел. На земле ему все было понятно, а как только поднялись в воздух, то мне стало ясно: оставлять этого летчика в середине строя нельзя. Никакие мои подсказки по радио не помогали: его самолет то «вспухал» над строем, то резко проваливался под него. При полете к цели командами по радио летчика пришлось буквально выманивать из середины строя, пока он не занял место крайнего. «Пусть там и болтается», – успокоился я, и все вроде бы пошло нормально.

Мы отштурмовали колонну вражеских машин у Курчанской и уходили на бреющем. Оглянувшись, я увидел, что Колесников сильно отстал от группы, и начал набирать высоту, чтобы он нас быстрее заметил. Летчик догнал нас, находясь значительно ниже, а потом круто пошел вверх. Однако вместо того, чтобы снова занять крайнее место в строю, он начал целить в середину строя – на прежнее место между мной и Злобиным. «Занимай место с краю!» – повторял я несколько раз, но Колесников будто оглох… У меня на глазах самолет Колесникова рубанул винтом штурмовик лейтенанта Ивана Злобина со стрелком – сержантом Николаем Мухой. Оба самолета вспыхнули и, беспорядочно кувыркаясь, упали на окраине станицы Бараниковской.

Надо же такому случиться – после успешного выполнения боевого задания, когда мы уже пересекли линию фронта…