или враг по крови

непрекращающийся бег! У одних за, у других от. Потом наоборот. Бегают люди: кто за

бабами, кто за благами и наградами; бегут за удачей, за счастьем и за начальством и

наконец - за нами, грешными… А мы… Мы бежим и от них, и от себя, бежим от

гражданских обязательств, от бремени семейной жизни, от проблем и неудач, от коротких

неприятных встреч и длинных утомительных сроков.

Бег по жизни… От и до…

Мысли странные, однако ничем не хуже, чем у великих.

В библиотеке мариупольского СИЗО было всего сорок две книги. За четыре месяца я

прочёл их все от «Как закалялась сталь» до критических статей Белинского. Так вот, там

была книга ещё дореволюционного издания «Изречения великих людей». Был в ней

раздел о жизни. С чем её только не сравнивают! И со сном, и с полётом, и даже с нижним

женским бельём.

Впрочем, точнее всего, по-моему, выразился Джек Лондон: «Жизнь – это игра, из

которой человек никогда не выходит победителем». А буревестник революции сказал, что

жизнь тасует нас, как карты, и все мы лишь иногда, и только случайно – и то не надолго –

попадаем на свое место.

Да, весёлого мало.

Мрачно. Но жить тем не менее хочется.

Или нет? Возможно, всё дело в привычке? Да, мать её так! Жизнь – одна из самых

вредных привычек.

Кстати, о вредных привычках! Я было испугался, что забыл пачку папирос на столе в

ресторане. Но прохлопав себя по карманам, я успокоился, убедившись, что папиросы со

мной.

И я с наслаждением закурил.

…………………………………………………………….

………………………………………………………………………

30

……………………………………………………………………………….

Пархоменко жил в конце Сталинского проспекта, в маленьком уютном частном доме. Я

гостил у него один раз, ещё до войны. Он жил с матерью, между прочим, солисткой

ансамбля «Красные звёзды». У него была ещё младшая сестра, но она слишком рано

выскочила замуж за какого-то лётчика и покинула отчий дом семнадцати лет от роду. Я

видел её фотокарточку. Красивая.

До Сталинки я добрался на трамвае. Дальше минут десять пешкодралом. Дорогу я

помнил. Уж если я где побывал, то вернуться обратно смогу даже многие годы спустя,

несмотря на все изменения, какие приносят местности время, или люди, или то и другое.

Было около десяти, однако в доме уже все спали, во всяком случае, свет в окнах не

горел.

Я приблизился к двери, осмотрелся и постучал.

В ответ ни звука. Я выждал какое-то время и постучал громче.

- Кто там? – спросил женский голос.

- Открывайте, мамаша. Я друг вашего сына. Однополчанин.

- Вы к Сергею? Его нет.

- Вот те раз! А где он?

- Он в экспедиции.

Что за чёрт! Какая экспедиция? Может, это юмор такой? Но было не похоже, что она

шутит. Смутило меня и то, что голос казался молодым. Правда, мать его певица и всё

такое…

- Послушайте, - говорю, - я приехал из другого города. В гостиницу устроиться не так-

то легко…

Молчание.

- Ладно, - сказал я, - извините… Я вас прекрасно понимаю… Ну что ж, что-нибудь

придумаю…

Я развернулся и уже двинулся в сторону калитки.

- Подождите, - попросил голос.

Щёлкнул замок. Я замер и обернулся. Дверь отворилась. В проёме нарисовался

хрупкий женский силуэт.

Да, всё-таки никакая сила на свете не способна искоренить доброту и жалость в душе

русской женщины.

…………………………………………………………..

………………………………………………………………………

…………………………………………………………………………………

Вскоре за чашкой чая из продолжительной беседы с Татьяной я для себя уяснил

следующее. Порох сейчас где-то на очередных гастролях. Он около месяца-двух живёт

дома, месяц – плюс-минус неделя – гастролирует. Танин муж – лётчик – был сбит ещё в

сорок первом, если верить похоронке. В сорок четвёртом Серёгина мамаша заболела, дочь

переехала к ней. Через год, накануне победы, мать умерла.

Ничего этого я не знал, хотя парились мы с Порохом в одной камере больше месяца.

Сам он о семье своей не распространялся, а я лишних вопросов не задавал. Картина, в

общем, для нашего брата обычная. Годами трёмся бок о бок, а по сути ни черта друг о

друге не знаем.

О двойной жизни Серёги сестричка не ведала или делала вид, что не ведает. Но всё-таки

было похоже, что даже не подозревает.

- У Серёжи, - рассказывала она, - задолго до войны было две судимости, одна ещё по

малолетству. Но затем он остепенился, взялся за голову, познакомился с профессором

31

Тимофеевым. Окончил в Москве институт, стал геологом. О начале войны узнал в

экспедиции, сразу ушёл добровольцем на фронт.

Ну Порох, ну фантазёр! Ведь мы из одного лагеря на фронт отправились. Получили

такую возможность благодаря Указу Президиума Верховного Совета СССР от 24 ноября

1941 года. Причём воевали мы в обычной воинской части: штрафные батальоны и роты

были созданы несколько позже. Героическими бойцами легендарной 332-ой отдельной

армейской штрафной роты мы стали аж осенью сорок второго, после того как

всковырнули продовольственный склад в поисках спиртного.

Ай да Порох! Зная его, могу предположить: ни к какому институту он и близко не

подходил, там красть нечего. И никакой профессор Тимофеев рядом с ним не валялся.