Илиада

Костров широко использовал не свойственные русскому языку конструкции «дательный самостоятельный» (например, «нисшедшу солнцу в понт» вместо «когда солнце зашло в море») и «винительный с неопределенным» (например, «судили быть они тебя троян защитой» вместо «они считали, что ты защита троян»). Множественное число среднего рода прилагательных Костров в духе древнегреческого и старославянского языков употребляет в значении единственного числа: например, «угодная» вместо «угодное» и т. п. Возможно, следуя за Екимовым, Костров часто пользуется сложными эпитетами типа «многосоветный», «громодержавный» и т. п.

Перевод Кострова был благожелательно встречен критикой. Выдающийся исследователь русской литературы Н. С. Тихонравов в своей студенческой работе склонялся даже при сопоставлении переводов Гнедича и Кострова в пользу Кострова, в частности за его «энергию и страстность речи». Тем не менее неадекватность любого перевода Гомера, не делающего попытки приблизиться средствами русского языка к передаче греческого гексаметра, постепенно проникала в сознание русских литературных кругов.

В 1791 г. в «Путешествии из Петербурга в Москву» А. Н. Радищев мечтал о том, чтобы «Омир между нами не в ямбах явился, но в стихах, подобных его, ексаметрах», и выражал сожаление по поводу того, что Костров не воспользовался гексаметром.

Исполнить эту миссию, сделать «Илиаду» Гомера достоянием русского читателя и составной частью отечественной культуры было суждено Николаю Ивановичу Гнедичу. Родившийся 3 февраля 1784 г. в Полтаве в семье обедневшего казачьего сотника, Гнедич учился в полтавской семинарии, а затем в Харьковском коллегиуме, который он закончил в 1800 г. В 1800—1802 гг. Гнедич учился в Московском университете и еще на студенческой скамье начал свою литературную деятельность. Первые литературные опыты Гнедича, появившиеся в печати в 1802 г., — повесть «Мориц, или Жертва мщения» и выпущенный анонимно сборник «Плоды уединения» — созданы в духе преромантизма, написаны под сильным влиянием Шиллера и весьма слабы в художественном отношении. Но в том же 1802 г. выходит в свет перевод Гнедича трагедии Дюсиса «Абюфар». Дюсис был поклонником Гомера, стремился познакомить французов с творчеством Шекспира, и дух его трагедии далек от классицизма. Выбор трагедии «Абюфар» для перевода, несомненно, отражал собственные настроения Гнедича, качество перевода примечательно для первого опыта 18-летнего автора.

В конце 1802 г. Гнедич переселяется в Петербург, а в следующем году выходит большой роман Гнедича «Дон-Коррадо Де Геррера, или Дух мщения и варварства Гишпанцев», еще более слабый, чем повесть «Мориц». Перевод трагедии Шиллера «Заговор Фиеско в Генуе» напротив имел заметный успех.

В последующие годы Гнедич пишет оригинальные стихотворения, переводит отрывки из «Потерянного рая» Мильтона и макферсоновского «Оссиана», причем «Оссиана» он переводит русским народным стихом. В 1808 г. выходит в свет сделанный Гнедичем для бенефиса актера Шумерина перевод «Короля Лира» Шекспира, выполненный в стиле, скорее подходящем для трагедий Шиллера, но Гнедич в это время уже был на подступах к главному труду своей жизни — переводу «Илиады».

В «Драматическом вестнике» (1808. Вып. 5. Прибавление) были напечатаны без имени автора под заголовком «Единоборство Гектора и Аякса» переводы отрывков из VII песни «Илиады», сделанные александрийским стихом, а в 1809 г. вышла в свет вся VII песнь «Илиады», переведенная Гнедичем. Как сообщает друг и покровитель Гнедича В. В. Капнист, это он побудил Гнедича взяться за перевод «Илиады», а когда вышла VII песнь с посвящением великой княгине Екатерине Павловне, помог выхлопотать для Гнедича, служившего за ничтожное жалованье писцом в Министерстве народного просвещения, ежегодное вспомоществование для спокойной работы над переводом «Илиады». Он же ввел Гнедича в круг престарелого Г. Р. Державина. Наконец, полученная Гнедичем в 1811 г. должность помощника библиотекаря в императорской Публичной библиотеке создала благоприятные для его работы внешние условия.

Гнедич начал перевод «Илиады», как он сам объяснял позднее, потому что он полагал, что Костров перевел только шесть песней, которые были напечатаны при его жизни, и рассматривал свой перевод как продолжение костровского. В 1812 г., уже после посмертной публикации перевода Кострова, выходит VII песнь в переводе Гнедича, сделанном уже под несомненным влиянием перевода Кострова. Гнедич характеризует в примечании сложившуюся ситуацию, говоря, что он «невольно введен в опасное... состязание». Но надо сказать, что своим переводом первых 15 стихов VIII песни Гнедич вступил в соревнование не только с Костровым, но и с Ломоносовым, который перевел эти стихи в своей «Риторике». Перевод Гнедича не был шагом вперед по сравнению с ломоносовским, сделанным 60 лет назад, и заметно уступал костровскому.