Ильич

И опять умер.

И снова ожил. И опять была агония, долгая, страшная; Серому казалось, что Челло прикалывается и танцует лёжа брейк-данс. На третий раз Серый, искусавший все губы, не выдержал. Он подошёл к Челло, взял за плечи, начал трясти.

— Эй! Очнись! Бля, давай, братан! Не умирай! Не умирай, сука!!!

Челло не дышал. Серый, как в кино, приложился ухом к его ребристой, выпуклой грудной клетке — сердце не билось. Выпрямившись, Серый дрожащими руками достал из пачки сигарету, прикурил и вышел из будки в ночь.

Он отошёл на несколько шагов в темноту, покосился на приветливо светящееся окошко будки, жадно затянулся, огляделся. Звёзд не было, внизу, за дорогой, рдело огнями кострище города. По Волге одиноко полз белый огонёк — по фарватеру шло судно, буксир с баржей или самоходка.

— «На теплоходе музыка играет, а я одна стою на берегу», — прошептал Серый слова модной песенки.

Он курил, расхаживая туда-сюда в красновато-жёлтом свете окна — два шага, поворот, два обратно. В голове все крутился навязчивый мотивчик и шалавный голос распевал:

Вот опять теплоход убавляет свой ход,
Я того что не сбудется, жду.
Первый снег в городке, первый лёд на реке.
Я к тебе по нему не дойду,
Я к тебе по нему не дойду[34]!

Серый докурил, выкинул бычок — в темноте возник султанчик искр, и решительно вошёл в будку. Надо было одеться потеплее, и идти в город, в больницу или в ментовку — писать заявление о смерти или как там оно всё делается…

Челло сидел на раскладушке, выставив мосластые колени, в его глазах плясали весёлые искорки.

— Чува-ак, — прошамкал он черными губами. — Смерти нет. А есть покой и воля!

— Ты чё, не умер? — тупо спросил Серый.

— Не-а, — жизнерадостно ухмыльнулся Челло. — Хрен ей. И всем вообще. Но ты не расстраивайся, чува-ак. Я умру. Скоро. Сейчас. Brevis ipsa vita, sed in malis fit longior. «Жизнь коротка, но в бедах кажется долгой». Это сказал Сенека…

На теплоходе музыка играет,
А я одна стою на берегу.
Машу рукой, а сердце замирает.
И ничего поделать не могу, –

вертелось в голове у Серого.

— Маме не говори, — вдруг по-детски попросил Челло и откинулся на спину — раскладушка жалобно заскрипела.

Серый не стал подходить, щупать пульс, пытаться что-то сделать.

В этот раз он чётко знал: всё, это финал. Челло больше нет.

* * *

— Сделки не будет, — сказал Серый, глядя Флинту в глаза.

И в Белом зале «Шахерезады» сразу стало тихо, как в морге.

— В каком смысле? — Флинт как-то очень растеряно заморгал и на мгновение стал тем, кем был «до всего» — секретарём партийной организации на заводе «СМЗ», неприметным человечком с гибкой спиной и обширными связями.

— Без смыслов. Я не хочу продавать статую, — отрезал Серый.

— Позвольте мне, — бархатно прошелестел один из юристов, привстав с места. Дождавшись кивка Флинта, он обратился к Серому: — Позвольте узнать, господин Сергачёв, а по какой причине вы отказываетесь?

— Сергушёв. Ну, так… — Серый пожал плечами. — Не хочу, и всё.

— Так дела не делаются! — звучно хлопнул ладонью по столу вновь обрётший уверенность Флинт. — Ты что, в куличики играешь?! — голос его налился звучной силой и загремел на весь ресторан: — Детский сад! «Хочу-не хочу…» Мамке своей будешь это говорить! Ты деньги в счет аванса взял? Взял. Всё, вот контракт, подписывай…

— Я верну вам аванс, — сказал Серый.

— И всё же — какова причина? — продолжал допытываться юрист.

И тогда Серый выложил козырь.

— Этот памятник — культурное достояние Российской Федерации, — произнёс он, как по бумажке.

— Это он если стоит — достояние, — сердито бросил второй юрист. — А в земле — так, просто бронза. Он, может, и не целый — рука отдельно, нога отдельно.

— Или ты подписываешь контракт, — процедил Флинт, с прищуром глядя на Серого, — или…

— Чё — или? — оскалился Серый и сунул руки в карманы. — Убьёшь? Как Афганца? Думал, со мной легче будет? — он повернулся к юристам и добавил: — Этот памятник имеет номер в… — Серый набрал побольше воздуха и выпалил, как на уроке: — … в Едином государственном реестре объектов культурного наследия, памятников истории и культуры!

И опять наступила тишина.

— Короче — он не продаётся, — поставил точку Серый и пошёл к дверям.

Его никто не остановил. На улице Серый с наслаждением вдохнул сырой, пахнущий бензином и голубями, воздух.

— Как всё прошло, Серенький? — спросила дожидавшаяся его у крыльца Лёнька.

Серый улыбнулся, ответил нарочито грубовато:

— Ништяк прошло. Они охренели такие, когда я им задвинул про этот… блин, как его…

— Реестровый номер? — подсказала Лёнька.

— Ага. Лен, спасибо тебе… — Серый неловко затоптался, не зная, что сделать — обнять девушку, пожать ей руку, просто кивнуть.

— За что? — Лёнька посмотрела на него сквозь чёлку.

— Ну, за все эти… данные про памятник. Без тебя я бы никогда не нашёл их.