— Стоять! Э, в натуре, братиш, ты чё, совсем припух?! — тонким голосом завопил Канай, и как на ходулях, раскачиваясь, пошёл к Серому, по пути опираясь на все, что попадалось на пути.
Повернувшись, Серый ждал — и дождался. Доковыляв до Серого, Канай вдруг, резко, без замаха, ударил его по лицу основанием ладони. С трудом устояв на ногах, Серый попятился, прижался спиной к стене.
— Чё, сука?! Травишь меня? — кричал Канай, размахивая руками. — Доллары принёс, н-а? Буратина гребучая!
Он ещё что-то кричал, заводя себя больше и больше, и тут в дверях появился кто-то — Серый не видел, кто, мешала открытая внутрь комнаты дверь — и сказал:
— Канай, там Шухера привезли. Он — всё. Отъехал.
Осёкшись на полуслове, Канай замер, часто замахал рукой — иди, мол, выдавил из себя:
— Я щас…
Послышались шаги — человек, рассказавший о смерти Шухера, ушёл.
— Серега, братишка… — пробормотал Канай, ухватил Серого за шею, дёрнул на себя, больно стукнув лбом о свой потный лоб. — Прости… И всё… Разбег, н-а. Понял? Я тебя не знаю. Ты меня… Шухера завалили… Черный у нас наркотой хотят торговать… Мля, такая жизнь, н-а…
Он отпустил Серого, сделал несколько шагов назад, сел на стол, пьяно засмеялся.
— Пока, — сказал Серый и пошёл к двери.
— Пошёл на хер! — прилетело ему в спину.
Глава десятая
Весь остаток дня они с Челло копали. Было холодно, но ясно. Солнце висело в пустом небе, как китайский фонарик, и светило в полную силу, но при этом, как это бывает только осенью, не грело и не слепило глаз.
Серый работал, словно какой-то землекопательный агрегат — тупо, механически, остервенело втыкал лопату, выбрасывал из раскопа грунт, снова втыкал… Челло, напротив, не спешил. Он рыхлил землю, затем выбирал её подборкой, аккуратно перемещал наверх. Прилегающий к памятнику слой Челло отковыривал куском половой доски — чтобы не поцарапать Ильича.
Постепенно они продвигались от головы вдоль туловища вниз. Из земляного плена освободились плечи, грудь; под вечер Серый дорыл до лихого отворота бронзового пиджака, а Челло полностью очистил правую руку, она была поднята и указывала вперёд, видимо, в светлое будущее.
Теперь стало понятно, что статуя лежит практически на боку. Видимо, такое положение было выбрано теми, кто закапывал Ильича, не случайно — если бы они уложили памятник на спину, вытянутая рука торчала бы над землей на несколько метров.
Серый положил лопату поверх кучи земли и сел сверху, как на скамейку, только когда бронзовый пятак солнца утонул в сигаретной дымке у самого горизонта.
— Всё, — выдохнул он, достал опустевшую пачку «Монте-Карло», повертел в руках и убрал обратно в карман.
Поднявшийся к вечеру ветер загудел в проводах, отблески заходящего светила плясали на алюминиевых скрутках, словно огни рекламы внутри газовых трубок. Челло, прищурившись, посмотрел на ближайшую опору и звучно продекламировал:
— Лучше б тут были таёжные дебри, — с тоской сказал Серый.
Челло хмыкнул и продолжил:
— Сам сочинил? — спросил Серый.
— Обижаешь. Это «музыка Александры Пахмутовой, стихи Николая Добронравова, песня «ЛЭП-500», исполняет Краснознамённый хор имени Григория Верёвки», — Челло засмеялся.
— Можно фонарь снять со столба и сюда перевесить, — сказал Серый.
— Ты уверен, о глубокочтимый потомок Стаханова, что нам нужно работать ночью? — скептически изогнул бровь Челло. — Судя по тому, сколько мы сделали сегодня, за завтрашний день мы вполне сумеем закончить.
— Я пойду, посмотрю, какой там крепёж… — не слушая его, сказал Серый, поднялся и пошёл к будке.
…Он стоял наверху прислонённой к столбу лестницы, выкручивая шурупы, на которых держался кронштейн, когда у ворот появились Малой и Индус.
— Здорово! — весело крикнул Малой.
— Ты про нашу доляну помнишь? — сразу перешёл к делу Индус. — Десять процентов.
— Ну, — кивнул сверху Серый.
— Короче, давай сейчас, — Индус встал, заложил руки за спину, растопырил локти.
— Где я тебе сейчас возьму, откуда? — удивился Серый.
— У-у, ничего себе! — восторженно заорал Малой, заглянувший в раскоп. — Прямо Ленин!
— Колосс Мемнона, — флегматично заметил стоящий рядом Челло.
— А мне похрен, где… — начал было Индус, но Серый внезапно психанул.
Отшвырнув отвёртку, он повернулся, ухватившись за столб, и заорал, вкладывая в крики все переживания, всю ненависть и злобу, скопившуюся в нем за последние дни:
— А ты кто вообще?! Ишак бухарский! Доляну тебе? Залупу тебе на воротник, понял?! Хрен по всей морде и вафли в уши! Ты тут чё сделал? Ты тут только бухал и ныл вон с этим дебилом вместе!
— Чё я дебил-то сразу? — обиделся Малой, но Серого было уже не остановить: