Ильич

…Тёмная вода билась в обрывистые берега. В белом небе одиноко кружил коршун. Дикая степь, ковыльные ветра, топот ордынских коней, лязг тракторных гусениц и свист реактивных двигателей в высоком небе — Поволжские степи соединяли прошлое и будущее, тьму и свет, жизнь и смерть. И над всем этим простиралась бронзовая длань человека, однажды родившегося на берегу великой русской реки и повернувшего жизни людей и судьбы народов вспять.

Эта длань указывала путь к победе над всем: над вещизмом и над сутью вещей, над духами и над духом, над верой и над природой, над иррациональным и над рациональным. Недаром ученик и соратник изваяния спустя четыре года после смерти прототипа, ещё в самом начале строительства красной империи, изрёк: «Нет в мире таких крепостей, которых не могли бы взять трудящиеся…»

Фраза несла в себе глубокий философский смысл торжества разума и воли над темными силами человеческой души — страхом, нерешительностью, апатией, косностью, невежественностью, рутиной, алчностью, глупым упрямством и чванливым высокомерием.

Над сутью души старого человечества.

Бронзовый бог и его апостолы предложили людям небывалое — изменить существующий порядок. То, на что поколения средневековых схоластов и теософов потратили жизни, просто сметалось с порога истории, точно мусор. В корзину небытия летели опавшие листья, пыль, прах, пепел — и философские трактаты разных эпох, от античности до Просвещения. Всё, чем жили сотни миллионов людей, что составляло основы их бытия, оказалось ерундой, чушью, детскими секретиками, закопанными между грибком и песочницей.

Великие творцы ушедших эпох трепетали сердцами над уютными лампадными огоньками в полумраке храмов своих душ, и сонмище их читателей и почитателей жили в святой уверенности, что нет, и не может быть ничего более глубокого, сложного, сильного, серьёзного, чем эти величественные храмы.

Но бронзовый идол отдал приказ — и верящие в его непогрешимую волю люди разорили старые кумирни, безо всякой жалости вынесли на ветер и перетряхнули весь тот хлам, что подспудно копился по углам, не освещённым лампадными огоньками. В храмах устроили дома культуры или картофелехранилища. Вместо лампад зажглись прожекторы. Их лучи осветили в ночи мёртвый булыжник Луны.

Бронзовое божество торжествовало — ему удалось то, чего не сумел никто. Великая, прекрасная и страшная в своём прекрасном величии эпоха подарила человечеству водородную бомбу и зашвырнула его в стылый мрак космоса.

Теперь божество превратилось в сотни тонн цветного металла. Оно лежало на боку и упиралось вытянутой рукой, той самой, что указывала путь сотням миллионов человек, в красноватую средневолжскую глину.

* * *

…Серый, накинув бушлат Афганца, сидел на пороге будки, курил и смотрел поверх груд выкопанной земли на дальние огни. Было тихо, только мурлыкал поставленный на радиорежим ещё Афганцем телевизор. Серый просто выкрутил регулятор громкости и погасил экран. Анжелика Варум исполняла хит этой весны:

Ты в увяданье видел жизнь, а в снах природы — повторенье,
И это яркое горенье благословляла твоя кисть,
Наш молчаливый диалог исчез, как исчезает счастье,
Ушёл ты полем сквозь ненастье за горизонт земных забот.
Меня ты скоро позабудешь, художник, что рисует дождь,
Другому ангелу ты служишь, и за собой не позовёшь[35].

Серый подумал, что музыка мешает ему смотреть на ночь, но вставать, идти в будку, выключать телевизор было лень. Он поискал по карманам сигареты, но их не оказалось — оставил на столе.

И за сигаретами идти было тоже лень.

Точнее, назвать ленью то странное состояние, в котором находился Серый, было неправильно. Он словно бы завис между небом и землёй, между прошлой жизнью и жизнью будущей. И если прошлое было для него понятно и чётко очерчено, словно бы высвеченные теми самыми прожекторами, то будущее казалось теперь не просто мглистым, зыбким, непонятным, а представлялось в виде огромного озера с чёрной водой, над которой стелился то ли дым, то ли туман.

Ужасно не хотелось входить в озеро, в холодную воду, в мёртвую холодную воду, в чёрную мёртвую холодную воду, в чёрную мёртвую холодную воду, покрытую туманом… Поэтому Серый и сидел на берегу. Тянул время. Как там пелось в известной песни из детства: «Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется…»

Вот такой миг Серый и проживал, стараясь ничего не испортить, не нарушить естественное течение бытия и движение небесных сфер. Он представлял себя крохотной песчинкой, точкой в пространстве, где властвуют могущественные силы, управляющие перемещениями планет, звёзд, галактик…