Иллюзия разобщенности

Сегодня у меня свидание, для нашего дома это важная новость. За мной заедут в шесть, но мне кажется, что мы уже вместе, я тихо сижу в его теплом пикапе.

Радио включено, но чуть слышно.

Мы где-то в Сагапонаке, или он доехал до Саутгемптона. На пляже слишком холодно, поэтому мы сидим на парковке и разговариваем.

Он хочет понять, как это — быть слепой.

Я признаюсь в том, что окно для меня гладкое и прохладное, но стекло — что-то прекрасное и неведомое.

Прошу рассказать мне о звездах, но на самом деле хочу, чтобы меня поцеловали.

Зимними вечерами здесь так тихо.

Воздух пахнет дровяным дымом и морской водой. Кафе «Золотая Груша» в ранний час заполняют банкиры, ушедшие на пенсию, и когда-то знаменитые художники, в одиночестве листающие у окна страницы утра.

Люди в основном помнят Хэмптонс как непрерывное лето. Там жара, сэндвичи и смех, там потерянные на пляже вещи.

Летом я сплю с открытыми окнами. Ночь держит мое тело во рту.

В этой второй тьме мое желание отлетает в мир закрытых глаз.

Сны разбиваются об утренние скалы.

Летом здесь не протолкнуться от бездельников. Пляжи всегда битком — кроме раннего утра, когда тут в основном собаки и одиночки.

Я хожу в пляжный клуб Ист-Хэмптонс с детства. Я все здесь знаю, меня не нужно водить за руку. А еще здесь я научилась плавать.

Иногда на скамейках перед рестораном сидят, глядя на море, старики. Когда я прохожу, они ерзают.

Моему чудаковатому дедушке Джону за девяносто. Он родился на Лонг-Айленде, но живет в особняке в Англии. Бабушка Харриет умерла несколько лет назад. Он придумал для них надгробие со стихами:

Здесь лежат

Харриет и Джон Брэй

Х.Б. Родилась в 1920, в Коннектикуте, США

Умерла в 2003, в Восточном Сассексе

Д.Б. Родился в 1923, на Лонг-Айленде, США

Умер в 20, в Восточном Сассексе

Когда всего темней, земля хранит

рожденья летнего зерно.

Дух человека — светоч, что горит

глубоко в темноте земной.

Дедушка Джон очень стар. Он говорит, что единственное его желание — увидеть, что я счастлива. После войны он стал миллионером. Он был знаком с Чарли Чаплином.

С мая по сентябрь супермаркет в Хэмптонс пахнет кремом от солнца, и припарковаться негде. Как-то кто-то в Брайдхэмптоне предложил моему отцу сто долларов за место, когда тот бросал монеты в счетчик. Отец сказал, что отдал бы за спасибо. Мама сказала, что взяла бы сотню.

Здесь ложатся поздно, и субботними вечерами я слышу из постели ровный шум машин на дороге между Ист-Хэмптоном и Монтоком.

Куда все едут?

Интересно, на что они надеются и чего боятся?

У меня это одно и то же, и это связано с любовью ко мне.

Сейчас здесь очень холодно.

В феврале тут всегда дует ветер, воющий в изгибах крыши. У всего есть голос. Когда-то наш дом был купой деревьев в лесу.

По субботам я сплю дольше родителей.

Иногда просыпаюсь и лежу так тихо, что слышу, как падает лепесток с цветов в вазе. Иногда лежу без сна и хочу, чтобы кто-нибудь услышал, как падаю я. Под надежной защитой постели, на канате между сном и явью мои фантазии кажутся такими осязаемыми, всего в нескольких шагах, за углом, который никак не обогнуть.

Отец медленно раздвигает шторы, чтобы открыть день. Каждый день — совершенное творение, даже если он тебя сокрушит. Свет льется мне на лицо. Я моргаю, но ничего не вижу.

За ночь нападало еще снегу. Утром я ездила с отцом в Риверхед за солью и новой лопатой. Ему нравится, когда я с ним езжу. Мы надеваем шапки и перчатки. По субботам все всегда было исполнено надежды. Папа иногда обращается со мной, как с ребенком. В школе меня это бесило, а теперь я не против. Он не заговорил о моем сегодняшнем свидании, но я чувствовала, что он о нем думает. Спросил, нужно ли мне что-то в магазинах.

У меня работа на Манхэттене, по пятницам, когда музей, где я работаю, открыт допоздна, домой добираюсь к ночи. Летом автобус набит битком, но я так долго езжу этим маршрутом, что для меня всегда находится место. Водители меня знают. Мама печет им печенье. Я всегда гадала, едят ли они его за рулем. Иногда, когда я выхожу, меня так и тянет провести ладонью по водительскому сиденью в поисках крошек.

Когда мы вернулись из Риверхеда, отец посыпал ступеньки солью. Я слушала, как крупинки ударялись о лед. Представляла, как открывается голова и из нее выпадают мысли. Потом папа перестал сыпать и сказал мне, чтобы я не ходила через свой отдельный вход, пока он не заменит несколько ступенек. На самом деле я и так им нечасто пользуюсь.

Опустошив пакеты с солью, мы зашли в дом. Я приготовила две чашки растворимого кофе. Потом мы сидели за кухонным столом, не сняв пальто.

Когда спустилась мама, папа отдал ей свой кофе и пошел заварить себе еще. Так у них заведено. А еще коктейли субботними вечерами. И поздно ложиться летом.