Иллюзия разобщенности

Мама держалась тихо, спросила, много ли машин. Сказала, что отопление наверху то включается, то выключается.

Узнала, нужно ли мне что-нибудь постирать на вечер. Когда это свидание пройдет и можно будет вернуться к обычной жизни, я буду рада. Отец беспокоится из-за дорог. Сказал, что мы можем взять его «Рейндж Ровер», если погода испортится.

Когда звонит телефон, мы все вздрагиваем. Это Дейв. Отец звонил ему с утра, спрашивал, не приедет ли тот рубить дрова, то есть разговаривать часами, пока папа курит его сигареты.

Дейв шотландец. Он много лет работал шефом на круизных лайнерах. Мама наняла его своим водителем на полставки, но возит он только меня. Они с отцом очень хорошо ладят. Они ровесники, но кажется, что Дейв намного моложе. Иногда он приезжает смотреть телевизор, когда моих родителей нет дома. У него маленькие руки, от него пахнет луком. Он разведен, но у него есть подружка-ирландка, которую зовут Дженет. Она живет в Монтоке, у нее кейтеринговая компания.

Вчера в автобусе кто-то был надушен. Иногда я чувствую запах человека, сидящего рядом со мной. Знаем мы об этом или нет, мы всегда оставляем часть себя, куда бы ни пошли. Я думаю, не надушиться ли мне сегодня вечером на свидание. Обычно я пользуюсь духами летом, когда надеваю красивое платье. Я с размахом трачусь на одно платье в год, а потом надеваю его на летний бал искусств Пэрриша в музее. Мама отводит меня в «Сакс». Люди останавливаются и слушают, как она описывает висящие платья. В конце концов я трогаю ткань и думаю: «Вот это, это Амелия».

Пять дней в неделю я езжу на автобусе на Манхэттен, на работу в Музей современного искусства. Я занимаюсь программами для незрячих. Но иногда просто сижу за столом и отвечаю на телефонные звонки.

Каждое лето к нам приходят новые стажеры. По пятницам в середине дня они убегают поесть мороженого и вечно опаздывают. Они без стеснения болтают о своей жизни. Мне нравится моя работа. Я помогаю создавать искусство, которое можно трогать. Незрячие посетители приходят раз в месяц. Некоторые с собаками. Частично видящие пользуются тростями с тяжелым шаром на конце. Иногда они смеются, когда им что-то вкладывают в руки. Когда не видишь, прохлада металла веселит, а вес чего-то становится внезапной близостью.

Собакам-поводырям дают воду. Она капает с их морд обратно в миску. Подают горячий чай в бумажных стаканчиках. Незрячие смотрят прямо перед собой и говорят очень осторожно, словно их слова — часть экспозиции, словно чувства можно уронить и разбить.

Поэт Эмили Дикинсон сказала, что природа — это дом с привидениями, а искусство — дом, который пытается завести в себе привидения. Она умерла в той же комнате, где родилась.

Иногда для молодых сотрудников музея устраивают вечеринку или открытие выставки. Они надевают обувь, стук которой разносится эхом по галереям. Ставят стол для банкета. Очередь в гардероб такая длинная, что можно успеть влюбиться в соседа. Мама говорит, что мне нужно ходить на такие мероприятия. Папа иногда приезжает в город, забрать меня. Многие уходят вместе. Переходят к чему-то другому. Их жизни пересекаются, как веревки. Родители хотят, чтобы я с кем-нибудь познакомилась.

На прошлой вечеринке в музее меня пригласили танцевать. Он был из Дублина, от него пахло сигаретами. После нашего танца началась медленная песня. Я хотела, чтобы он меня отвел на место, но мы продолжали танцевать.

По дороге домой в машине я молчала. Папа спросил, хорошо ли я себя чувствую. Я помню, как открыла окно и позволила миру хлынуть внутрь.

Дэйв как-то спросил меня, что снится слепым. В основном звуки и ощущения, ответила я. Ночами я влюбляюсь в голоса, а потом просыпаюсь с чувством физической утраты. Иногда закрываю глаза и слышу дружное: «С днем рожденья!» Запах торта и шорох ног под столом. Я просыпаюсь в слишком большом теле. Еще мне снятся движение и чувство. Отцовская лодка и всхрап мачты; грубая ткань ремня безопасности и треск застежки-липучки. Солнце у меня на ногах. Бесконечная протяженность воды, которую невозможно представить.

Когда я боюсь чего-то, мне тоже снятся сны, в чем я не хочу признаваться.

Кошмар, который снова и снова снится мне годами, — это сон о тишине. В этом сне я одна, но потом слышу, как мимо тихо проходят люди. Как бы громко я ни кричала, как бы яростно ни протягивала руки — связи нет.

Через несколько недель у меня день рожденья. Люди, в основном, считают, что я моложе, чем на самом деле.

Лет шесть назад, летом, после того как мне исполнился двадцать один год, отец сделал отдельный вход, ведущий в мою комнату. Мама считала, что это дикость. Несколько месяцев он стучал и пилил. Тишина наступала только тогда, когда он уезжал в магазин в Сэг-Харбор за чем-то необходимым. Когда он закончил, мы вышли наружу. Было очень жарко, папа пил пиво. Потом мы взобрались по лестнице и вошли через дверь, которая вела туда, где у меня раньше стоял шкаф. Как в Нарнии, только в обратную сторону.