Имаго

Холли слабо застонала, увидев на пороге Алекса. Он кашлянул и мелко затрясся, хватая ртом воздух. Из перекошенной пасти веревками сочилась алая слюна.

– Дункан… – прохрипел он, – ушел…

– А Грейси? – с надеждой спросил Марк. – Грейси… жива?

Алекс помолчал, двигая челюстями. Когда он вновь заговорил, между острых клыков затанцевал искусанный багровый язык:

– Не знаю.

– Как это?

– Ее забрали. – По изувеченному лицу Алекса пробежала странная рябь. – Майло схватил ее. Я сражался изо всех сил, но…

Марк не ответил, глядя себе под ноги. Когда он вновь поднял взгляд, его глаза светились двумя жуткими звездами; слава богу, таких не было на небосклоне. Он сдержанно улыбнулся одними губами – все тот же мягкий, интеллигентный имаго, – и медленно пошел к выходу из погреба. Я схватила его за рукав:

– Марк, не смей!

– Ты же идешь на верную смерть! – поддержал Алекс.

Марк обернулся у дверей. В его взгляде было столько смирения и убийственного спокойствия, что я невольно вздрогнула.

– Я должен спасти ее.

– Но ведь тебя на куски порвут!

– Значит, я отдам жизнь не зря. – Марк посмотрел на Холли. – Берегите девочку. Она наша единственная надежда.

Он отодвинул засов и вышел. Перед тем как двери вновь захлопнулись, в землистую темноту просочилось тихое:

– Прощайте.

Оставшись втроем, мы молча уставились на истерзанный труп на полу. Холли вытирала лицо рукавом куртки – Марк оставил ее как крошечное напоминание о себе.

– Тут найдется маленький кусочек для меня? – прошептал Алекс.

Я криво улыбнулась:

– Приятного аппетита.

Холли отвернулась. Я обошла опустившегося на корточки Алекса и присела рядом с ней. Цепочка позвоночника болезненно выделялась под бледной кожей, проступала сквозь рваную кофту Грейси. «У нее нет ничего своего, – подумала я, – даже тела…»

– Холли.

Ее кожа регенерировала намного быстрей, чем у имаго, и на месте ранений напоминала хрупкую паутину, открывающую влажный мышечный покров и сеть сосудов. Я нежно погладила Холли по голове.

– Лучше бы я вообще не рождалась, – глухо сказала она, глядя в одну точку. – Все, кто живут со мной, умирают. Моя мама восемь лет растила меня, зная, что когда-нибудь я стану монстром. Я чудовище. Моя мама чудовище. Лучше бы я…

Она тихо заплакала. В горле поднялся горький ком, и, чтобы сдержать его, я сжала дрожащие пальцы в кулаки. Алекс закончил с трупом и теперь сидел напротив, глядя на нас. Воздух входил в его легкие со скрежетом, словно где-то хлопала на ветру ржавая калитка.

– Тебя здорово потрепало.

– Так, царапины. Рана на животе почти зажила. – Алекс облизнул морду. – Ее мне Дункан оставил. Грейси сражалась как безумная. Я уговаривал ее бежать, отпихивал к выходу. А она как даст мне в рожу… и как закричит: «Идиот! Я же люблю тебя!»

Я хмыкнула и неуютно заерзала. «Дура» – вот каким было последнее слово Грейс в мою сторону. «Идиот» – так она попрощалась с Алексом. Но, несмотря на свою грубость, она до последнего билась бок о бок с тем, на ком была завязана… и защитила соперницу, пожертвовав собой.

– Мне жаль, что я не смог ничего дать ей, – продолжал Алекс. – Ты стоила всех моих ран. Но больше… никто.

– Что теперь делать? – прошептала я, разглядывая свою драную обувь.

– Майло бежал. Как только придем в норму, сразу же последуем за ним.

Он приблизился к нам и ласково боднул в плечо Холли. Она обернулась к нему и, слабо усмехнувшись сквозь слезы, погладила уродливую складчатую морду.

* * *

Все время, что Алекс обрастал кожей, я охотилась в окрестностях, стараясь прокормить нас всех. Кое-как умывшись водой из крана в доме, погреб которого мы делили, я выходила на улицу, чтобы заманить очередную жертву в темную подворотню. Баров поблизости не было, оттого охота давалась нелегко.

В последнюю из таких ночей я поднялась в дом, чтобы в очередной раз смыть запекшуюся кровь с лица. Почему жилище пустовало, мне было известно – на холодильнике цветными магнитами пестрела надпись:

«АЛАБАМА. МАРТ, 19»

Наверняка семейка уехала к родственникам на праздники, но в застывшем воздухе все еще пахло жизнью: на кухне витал аромат корицы и чеснока, в гостиной – парфюма, начос и нагретого пластика игровой консоли.

В спальне таинственно вился эротичный дух эфирных масел. Я обошла весь дом, открывая шкафы и аккуратно осматривая полки. На стене в холле висело тяжелое ростовое зеркало. Я замерла возле него, разглядывая отразившуюся в стеклянной глубине незнакомку. Лицо ее испещряли тоненькие шрамы, которые человеческому глазу ни за что не увидеть; грязные волосы сбились в колтун. Я тронула губы, припоминая скрытый за ними хищный оскал.

В комоде обнаружились две пары шерстяных брюк и джинсы. Я достала брюки, огромный свитер, как минимум на два размера больше, и сбросила свои грязные лохмотья.

Полоска заката уже погасла на горизонте. Улицы пустовали, и я невольно разозлилась, подстегнутая легким голодом. Организм имаго не любит ждать, совсем как неуравновешенный преступник: немного замешкаешься – и все, расстрел.