Имаго

– Я не твоя мама, Бекка, – скалится Королева, – я твоя смерть. А ты – моя. И раз уж так сложилась судьба, почему бы нам не побороться за свободу?

Мне хочется быть рядом с ней, но бежать подальше хочется еще сильней. Красивые бледные руки облезают, холеная кожа сыплется на пол, тогда как я, ослабев от голода, не могу сделать ни шагу. Чему быть, того не миновать.

– Мерзкая, – Королева исчезает, только ее голос витает где-то рядом, – гадкая, отвратительная… Я ненавидела носиться с тобой. Я бежала, чтобы найти способ стереть тебя с лица Земли.

Я кричу, охваченная злобой. И тогда она бросается на меня из тьмы, выталкивает в свет, ослепив, и больно бьет – но разве это боль по сравнению с болью от ее слов? Все мое существование замыкалось на ней, на матери, которой я не нужна. Кровь вскипает.

Время исполнить свое предназначение. Я вытаскиваю меч из рук декоративного рыцаря, сталь звенит. Как неосмотрительно – настоящее оружие на сцене. Яда так много, что он капает на ладонь, которой я провожу по клинку. Мать даже не защищается – только смотрит на меня, презрительно и насмешливо.

И, ринувшись к ней, я вонзаю оружие меж ее ребер, прямо в сердце. Глаза напротив слегка расширяются.

– Посмотри на свое королевство, – шепчу я, наваливаясь на меч и вгоняя его глубже. – Пыль и призраки, бестолковая музыка и злоба… я сделаю его совершенным. Я сделаю то, чего ты не сумела

.

Ее кровь превращается в пыль, сыплется под ноги; теперь она мертва, но все еще улыбается, словно знает что-то, что мне недоступно. Я дотрагиваюсь до ее пока еще теплой щеки. Светлые волосы, голубые глаза, фарфоровая кожа – это все мое, они должны принадлежать мне. Стоя на сцене, я раскидываю в стороны руки перед пустым залом и предвкушаю восхитительную трапезу, когда люди вернутся с антракта.

Я Королева. Единственная Королева.

Повисло молчание, нарушаемое моим хрипом. Чужие воспоминания были так ярки и реалистичны, что во рту до сих пор ощущался терпкий вкус крови Королевы.

– Так вот почему она…

– Да, – хрустнул пальцами Марк, – эта песня теперь – олицетворение ненависти, бешенства и жажды крови. Она нас сводит с ума с тех самых пор, как Королева убила свою мать.

С улицы послышалось глухое рычание. Кто-то жадно обнюхивал створки входа в погреб. Мы застыли, неотрывно глядя на дверь. В узкой щели появился тощий палец и поскреб засов. Марк вовремя зажал мне рот, болезненно надавив на разрывы слезающей кожи. Я тяжело задышала в его ладонь, широко раскрытыми глазами глядя на коготь, лениво скользящий по осклизлому дереву.

Холли внезапно пришла в себя. Поднявшись на своем лежаке из мешковины, она зло посмотрела на дверь и зашипела:

– Уходи!

Я посмотрела на нее вытаращенными глазами, но, к моему изумлению, палец застыл, а потом медленно пополз обратно, исчезая из поля зрения. Холли нахмурилась, прислушиваясь, и уже по-настоящему рявкнула:

– Вон!

Червь взвизгнул. Послышался хруст гравия, шелест травы – и все стихло. Холли тяжело вздохнула:

– Черви слушаются Королеву. Папа…

Я зажмурилась: сердце кольнуло. Марк медленно выпустил меня из объятий; Холли придвинулась ближе и положила голову на мое плечо. От ее волос, кожи и губ исходил сладковатый запах крови. Желудок жалко сжался, а руки затряслись от слабости.

– Оливия?

– Что?