Имаго

– Своей матери, – наконец ответил Марк. – Наверняка ты видела воспоминания Королевы о происшествии в опере?

Я вспомнила видение, обрушившееся на меня еще в тот день, когда история имаго только-только начала отравлять мою жизнь.

– Девочка-немка, грязное платье… да, помню.

– В тот день Королева проникла в зал. Грязная и жалкая, она…

…идет по красной роскошной дорожке босиком, вглядываясь в девушку на сцене. Голубые глаза искрятся неведомым счастьем, светлые волосы струятся по плечам и ниспадают великолепной волной. Девушка поет. Я зачарованно вслушиваюсь в ее голос, стараясь разобрать слова, но язык мне неизвестен.

Она умолкает, едва увидев меня между рядами кресел. На губах появляется радостная улыбка:

– Бекки?

Что за странное имя? Это мое имя? Настоящее? Бекки. Ребекка. Я вспоминаю времена, когда мы жили в лачуге. Тогда я умирала от голода, а она носила мне пищу. «Ходила на подой» – так она говорила.

Моя мама. Чудовище.

За спиной – ропот. Девушка тянет в мою сторону руку и смеется, тихо, как будто где-то в тумане звенит колокольчик. Там, на фоне ярких декораций и в свете прожектора, она кажется такой неземной и непорочной, несмотря на свою сущность. Моя мама. Она бросила меня умирать от голода, как выродка.

– Здравствуй, мама, – тихо говорю я, стоя у подножия сцены в полумраке.

Свет и тьма. В ее красивых глазах вечная мерзлота, а волосы – цвета побережий холодного моря.

– Ты бросила меня, – медленно, не сводя взгляда с ее лица, я поднимаюсь на сцену. – Ты обрекла меня на жалкое существование. Я была одна. Зачем?

Мама качает головой. На ее губах улыбка – кукольная, мертвая. Она оборачивается к залу и легко кивает публике, оскалив белые зубы:

– У нас антракт, леди и джентльмены. Приношу свои искренние извинения.

Люди тянутся к выходу, покорно, но не без тихого ропота. Когда зал пустеет, мама вновь поворачивается ко мне. Только бы она прекратила улыбаться – этот оскал разбивает мне сердце.

– Я твоя единственная дочь, – задыхаясь, шепчу я.

– Ты мое проклятье

. – Мама все так же стоит в ярком, слепящем сиянии, тогда как я не решаюсь вступить в освещенный круг.

Она неспешно идет вперед, оглядывая меня со всех сторон – то окунаясь в свет, то погружаясь во мглу. Ее лицо меняется – теперь это и мое лицо тоже. Мы – одно целое, части мозаики… одинаковые части. Но место в этой мозаике – только одно.

– Разве ты не чувствуешь, как сосет под ложечкой, когда я рядом? – раздается мягкий бархатный шепот. – Не чувствуешь, как колотится сердце, пока голову заполоняют мысли обо мне? Это жажда, Бекка. Королева должна быть только одна. Потому что двух тронов, как и двух королевств, в этом мире нет.

– Мама…