Имаго

– Конечно. – Питер вышел из машины и потянулся, разминая спину. – Ос, ты идешь?

– Я что, дурак? – спросил его товарищ, и по моей спине побежали мурашки. – Я туда ни ногой.

– А за три пива? – уточнила я. – И, скажем, тарелочку свиных ушей? За мой счет.

Освальд нахмурился. Особым интеллектом он не обладал, его мышление ограничивалось удовлетворением базовых потребностей. Купить такого за еду – проще простого.

– С тебя фирменный поросенок в «Оллиз», и на этом все, – отозвался Освальд, захлопывая дверь. – Но не дай бог обманешь!

Завершив маскировочные манипуляции с цепями – громко погремев ими, будто бы вскрывая ржавый замок, – я распахнула дверь погреба и опасливо заглянула во тьму.

– Ну что, пошли? Кто первый?

– А если ты маньячка какая-нибудь? – вдруг спросил Освальд. – В темноту затащишь – и все, концы в воду, так, Пит?

– Я об этом не думал, – отозвался Питер.

Я заскрежетала зубами. А он был не таким идиотом, каким казался на первый взгляд.

– Послушайте, я пообещала уже поросенка за свой счет, – взмолилась я, – неужели этого мало?

– Ну, ты же нам не только поросенка дашь, так? – темные глазки Освальда маслянисто заблестели. – Скажем, пирожки я тоже очень люблю. Розовые, с кремом, да, Пит?

Оба противно загоготали, и я, устав улыбаться, рявкнула:

– Будет вам все, что захотите! Помогите мне домой попасть, тупые вы бараны!

– Ладно, я первый. – Питер перешагнул порог и медленно спустился по осклизлым ступенькам. Что-то звякнуло; я постаралась припомнить, что такого стеклянного там стояло. Точно, стеллаж с банками.

– Эй, Пит, это что там загремело? – спросил Освальд, садясь на край и свешивая ноги.

– Яйца мои.

Я закатила глаза. Наверное, если бы куры или свиньи так же скучивались перед бойней, бесконечно отпуская тупые шуточки, их бы забивали более жестоко.

Освальд решился спуститься следующим, и я скользнула за ними, захлопнув створки. В одно мгновение стало темно, но для меня мрак продлился недолго. Алекс, стоявший посреди погреба, голодным взглядом проводил Питера и Освальда, слепо бредущих в темноте.

– Тупая сука, – пробормотал первый. – Не могла придержать створки? Не видно же ничего.

– Черт, Пит, ты слышишь?

Оба замерли. Под моей ногой хрустнул стеклянный черепок, присыпанный землей.

Освальд обернулся, вытаращив глаза, но не увидел никого в чернильной тьме.

– Эй! – проблеял он. – Ты кто, твою мать? Триша?

– Тсс, – прошептал Алекс, и оба мужчины вздрогнули, – не нужно ругаться. Здесь же ребенок.

Освальд закричал, почти завизжал. Раздался влажный хруст, похожий на звук распрямившейся пружины, и голова Освальда отлетела в сторону. Алекс припал к разорванной артерии, а мне вспомнились дети, пьющие из школьных фонтанчиков. Холли впилась в дергающееся бедро уже мертвого мужчины, из-под стиснутых зубов брызнула кровь.

– Освальд! – завопил Питер.

Я уловила острый животный запах. Обмочился от ужаса.

– Эй, Питер, – прошептала я, подойдя к нему. Он вздрогнул – увидел, как мрак прорезали желтые глаза. – Ты что, боишься?

– Не надо, ладно? – по-детски попросил он, прижав руки к бледным щекам. – Пожалуйста, ладно? Л-ладно?..

– Мы голодны. Мы хотим есть.

Глаза Питера закатились: он начал проваливаться в спасительный обморок. Я подхватила его и вцепилась зубами в жилистую шею. Мясо убитого давало странную силу, наполняло энергией.

– Оливия, – прошептал Алекс. Я подняла на него взгляд: в серой темноте ярко светились две красные точки. – Спасибо.

Его тело почти восстановилось за время, проведенное здесь, но что-то изменилось в поведении, манерах, мимике. Я подозревала, что последнее обращение Алекса в имаго наложило на него своеобразный отпечаток. Он постоянно облизывал губы, совсем как я, вздрагивал от любого шороха, разговаривал медленно, стараясь подобрать слова. Правый глаз так и остался черной жижей с алым пятном в центре, а левый остался карим. Видимо, не всем дано безопасно переворачивать сущность с ног на голову – кто-то может не вернуться обратно целиком.

– Холли? Ты сыта?

Холли подняла на меня взгляд синих сияющих глаз и кивнула. По ее подбородку струились бордовые капли.

– Выдвигаемся скоро, – твердо сказала я. – Никаких больше промедлений.

Алекс и Холли кивнули.

* * *

От спячки в последние два дня в погребе никто не отказывался. Даже Холли, не привязанная к рассветному времени, спала достаточно долго, тесно вжавшись в меня. Я чувствовала ее страх и напряжение – они пахли металлом, и во рту ощущался привкус никелевых монеток.

Королева не отступала. Она снова и снова штурмовала мысленную блокаду, и я понимала ее усердие: Холли ускользнула прямо из-под носа, а захват моего сознания провалился. Иногда грань между мной и ней становилась размытой, и тогда я начинала считать в обратную сторону от тысячи, чтобы напрячь мозги. Если она все же прорывалась, Алекс надевал мне на глаза повязку, сделанную из грязного лоскута, и отводил в дальний угол. – Ты считаешь, что можешь прятаться, Оливия? – Заткнись, заткнись… – Ты уже моя. И Холли моя.