...Имеются человеческие жертвы

Она знала телефон его матери Маргариты Викторовны, давно проживавшей с другим мужем... Теперь, кажется, пришел такой день и такой момент, когда надо было этот номер набрать. Это надо было сделать через силу, преодолев внутреннее сопротивление и неприязнь, тем более что за последние годы отношения Русакова с матерью стали почти враждебными. Это легко объяснялось его понятиями, его политическими и историческими воззрениями, которые были поперек горла старой, закаленной большевичке и ответ-работнику горкома КПСС.

И все же Наташа преодолела себя и в начале одиннадцатого набрала-таки ее номер.

— Слава богу, его у меня нет, — услышала она знакомый скрипучий женский голос. — Нет и не было. Да уж, молодец! Заварил кашу со своей шпаной, с этим дерьмократическим сбродом... Догорлопанничался сынок дорогой! Буду только рада, если теперь получит свое и сполна. Только о нем и говорят по телевизору.

—  А что, что говорят?!. — вскрикнула Наташа.

—  Слушайте, моя милая, — раздельно и желчно выговаривая каждое слово, отозвалась Маргарита Викторовна. — У вас что, телевизора нет? При вашем образе жизни и моральных устоях могли бы заработать и не только на телевизор... Так что, голубушка, сделайте милость, никогда больше мне не звоните и забудьте этот номер.

Пошли короткие гудки...

31

Наташа включила телевизор, удивляясь, как ей самой это не пришло в голову раньше. Экран вспыхнул. По российскому каналу шла какая-то очередная американская белиберда, набор смехотворных штампов очередного изделия какой-то захолустной фабрики грез. Пальба, пистолеты, крутой мордобой, длинные машины, рассыпающиеся пирамиды из пустых коробок... Она переключилась на местный городской канал. За столом в студии сидели рядком бледные, с перекошенными лицами начальники местных органов правопорядка. Было видно, сколько пережили они за этот день, однако, как могли, отбивались от идущих в атаку тележурналистов и сами то и дело пытались переходить в наступление.

—   Хотел бы, чтобы нас правильно поняли, — зло бормотал один из чинов в милицейской форме. — Наша обязанность — не допускать проявлений насилия, а уже тем более — массовых беспорядков. В том наш конституционный долг, и мы будем его выполнять...

—  Хотите ли вы сказать, — не менее агрессивно парировал один из тележурналистов, — что для вас конституционный порядок, который устанавливается такими средствами, — священная корова, что он важнее и дороже для вас человеческих жизней?

—  Не надо передергивать и загонять меня в тупик! — огрызнулся милицейский начальник. — Если вы пригласили нас, давайте разговаривать корректно и конструктивно, иначе нам придется покинуть студию.

—  Почему вы не спросите о другом? — повернулся в сторону журналистов известный всему городу Николай Прохорович Мащенко, начальник областного Управления внутренних дел. — Зачем понадобилось нашему выдающемуся демократу господину Русакову выводить людей на улицы с явно провокационными лозунгами, призывающими к насилию? Почему в рядах демонстрантов оказалось столько пьяных и наркоманов? Чтобы разговор шел на равных, вы обязаны были пригласить сюда и его, Русакова, чтобы он посмотрел в глаза родителям тех ребят, что пали жертвой его авантюры.

— Мы сами бы хотели этого, — сказал ведущий. — И ваш вопрос правомерен. Однако Русакова пока не удалось найти.

— Потому что он сбежал, испугался ответственности, — кивнул Мащенко. — Может быть, кому-то сравнение не понравится, но он повел себя в точности как поп Гапон девятого января.

—  Я думаю, не стоит спешить с выводами, — заметил один из журналистов. — Мы давно и слишком хорошо знаем Русакова, Чтобы выдвигать подобные нелепые предположения.

—  Ничего, — сказал один из милицейских чинов, — начато следствие, оно и установит истину.

— Что-то непохоже, — заметил Мащенко, — чтобы вы тут радели за установление истины. Не той, понимаешь, что вам нравится, а подлинной картины происшедшего.

— Ну почему же, — сказал один из журналистов. — Мы как раз очень этого хотим. Но мы уже в который раз задаем вам вопрос: кто направил ночью омоновцев в студенческие общежития, где они вели себя, как на боевой операции, будто брали бандитские притоны? Кто санкционировал эти погромы и издевательства?

Мащенко побагровел:

— Факт сам по себе возмутительный, и мы с ним еще разберемся, а пока ответить не могу. Но повторяю: мы не отдавали такого приказа! — яростно сверкнув глазами, выкрикнул Мащенко. — Не отдавали, вы слышите?! У нас вообще нет данных, будто именно омоновцы куражились и бесчинствовали в общежитиях. Может быть, это вообще одни разговоры, чтобы разжечь страсти! Почему вы нам не верите?!

—  Ну хорошо. Поверим, — сказал другой журналист. — А кто отдал приказ избивать безоружных демонстрантов, применять слезоточивый газ... Тоже не вы?