Именем Революции или Брудущим в назидание

Спор, все же, решил пулемет, который однажды притащила с собой Анка. Она безответственно наставила на Оглоблина доверенное ей Советской властью орудие смертоубийства и спросила, ехидно помахивая торчащей из пулемета брезентовой лентой с искрившимися на солнце патронами:

— Ну, что?..

Под напором такой супер-железной аргументации Оглоблин сдался, но, все же, не спешил исполнять обещанное — больно, уж, хороша была «Обнаженная Анка». Глядя на свое творение, Оглоблин воочию представлял себя великим гишпанским живописцем Гренсисом Фойя, написавшим известную во всем мире картину «Обнаженная Дахэ», натурщицей для которой, как поговаривают, выступила сама крутонравая герцогиня и грандесса Д'Альма Иббарури.

Пришлось Борьке тогда сбежать из кавполка темной ночью, прихватив с собой свой непревзойденный шедевр. Так Борька поселился в заброшенном блиндаже и оборудовал здесь художественную мастерскую. Утром Оглоблин садился на свой трофейный — отбитый еще его дедушкой у австро-венгров — велосипед и отправлялся в Свято-Свинежский замок, где Хеорась Гапондяев и его пособник старший ефрейтор Петрило Клизмук — старший свинарник из подсобного хозяйства части — в темном подвале держали пленников. Вечером же, Борис возвращался в свой блиндаж и до утра занимался созерцанием Анкиного ню-портрета, попутно сочиняя различные песни, аккомпанируя себе на стареньком, видавшим премногие виды, измызганном самогоном баяне алеманской мануфактуры «Вельтмейстер».

И так, Борька Оглоблин лежал и сочинял песню, как вдруг щеколда на двери в блиндаж задребезжала. Оглоблин встал и посмотрел в недавно встроенное в дверь новенькое немецкое смотровое отверстие — подарок Хеорася Гапондяева ему на день рождения — за дверью стояла Анка. Боря воссиял и открыл дверь, но Анка была не одна — она была с пулемётом. Держа ребристое тело пулемета в руках, подобно несокрушимому коммандос из тхакушинского аула Уляп Терминату Рембоеву, Анка предстала перед обалдевшим Оглоблиным.

Второй раз попавшийся из-за глупой любвеобильности на одну и ту же уловку Боря поднял руки и выпалил:

— Анка, я все исправлю!..

— Поговорить надо… — сказала по-женски сурово Анка, весьма натурально притворяясь прожженной стервой.

Опешивший Оглоблин с трудом сглотнул крупную слюну и кивнул в знак согласия. Анка взяла Бориса за локоток, нежно подвела к стене, а сама, раскинув красивые ноги, легла за пулемётом и спросила, наставив смертоносное жерло на взбледнувшего от страха Оглоблина:

— Ну, сука… Не ожидал?.. А зря… — усмехнулась Анка, полязгивая затвором пулемета. — А у меня ведь с моим портретом связь ментальная. Итак!.. Где находится Петька?

— Ты…. Ты…. Ты не имеешь права меня убивать! — сказал обиженно Оглоблин.

— Это почему же? — надменно спросила Анка.

— Потому, что я сотрудник НКВД! — гордо ответил Борис Оглоблин и, быстренько скинув левый кирзовый сапог и размотав давно нестираную портянку, вытащил аккуратно сложенный лист, на котором красовалось слово «Мандатъ».

Из поданного Борькой документа следовало, что он является тайным лейтенантом НКВД. Документ удостоверялся печатью Совершенно Особого отдела НКВД с подписями трижды комиссара государственной безопасности товарища Павло Лаврентьевича Ёберия и самого великого Вождя всех народов товарища Кобы!

— Мне твой мандат до одного мохнатого места, — сказала Анка, по-настоящему разозлившись. — Если ты мне сейчас не расскажешь, где находится Петька, считай, что это бумажка будет твоим пропуском на тот свет. И так считаю до трех:

— Где находится Петька? Раз, два…

— Он у Хеорася! — выпалил Оглоблин. — И Василий Иванович тоже там.

— Ну, ты и гнида! — молвила, качая головой, Анка.

— Так надо! — сказал Борька.

— Кому надо?

— Революции!

— Вот гнида! — снова молвила Анка, уже твердо веря в сказанное.

— Я тебя могу провести к ним, — присовокупил к сказанному Оглоблин.

***

Чио Чаво Саня и Пян Се почивали по очереди в своем напихтовом убежище. Чио Чаво Саня, после своих изысканий и распития со скитайцем А Ли змеёвки, крепко спал, когда Пян Се вместо того, чтобы следить за обстановкой вокруг их наблюдательного пункта, читала священную книгу цитат любимого вождя североскорейской революции товарися Се Дук Сена «Танцыбяо», что значит «Рожица в красненькой книжице», и не заметила, как младший штабс-капитан ВЧК Макар Лопатин увел из дубль-части не того Гнома. Пение разных птичек отвлекало Пян Се от чтения, и ему приходилось закрывать любимое чтение, закладывая страницы книги каким-то странным листиком, который ночью выпал из кармана Чаво Саня, пришедшего в ужасно пьяном состоянии. Наконец, Пян Се не выдержала и прочитала то, что было написано на том листке. Воспитывавшаяся в детстве в католическом монастыре ордена Святого Тарантино, Пян Се вполне владела древней латынью, а потому ей не составило труда прочесть то, что некогда написал шевалье Мигелес де Пуаньи. Из прочитанного она ничего не поняла, но странная тревога поселилась в ее сердце. «Монг… Монг… Монг…» — непонятное имя зверя завладело рассудком Пян Се.