Именем Революции или Брудущим в назидание

К вечеру пробудился Чио Чаво Саня и сменил Пян Се на посту. Ничего необычного не происходило. Как обычно, в полночь, мираж кавполка начал размываться и исчез, но как же был удивлен Чио Чаво Саня, когда ослик Гном, не желая растворяться, собственной персоной разгуливал по пихтовому лесу, отгоняя от себя надоедливый гнус куцым хвостом!

Товарися Чаво Саня поспешил спуститься с пихты наземь, захватив с собой маскировочную сеть, но от спешки сам запутался в нем и повис на пихте, барахтаясь в масксети, как пойманная в паутину муха с позолоченным брюхом. Пока он звал на помощь Пян Се, пока та его выпутывала — ослик Гном как в воду канул.

***

Василий Иванович очнулся от того, что кто-то волочил его за ногу по каменному полу полутемного подземного коридора, отчего голова его скакала по камням, доставляя неудобство и ощутимые страдания ему как голововладельцу. Через некоторое время Василий Иванович понял, что его волокут по кругу. Совершив сто одиннадцать кругов и запыхавшись, свинопас Петрило остановился, чтобы передохнуть.

— Ну, что? — с чувством собственного превосходства в голосе мерзко произнёс Петрило. — Выбирай: ты хочешь, чтобы тебя принесли в жертву или в жертву принесли?

— А какая разница? — с трудом произнес Василий Иванович, отхаркиваясь кровью.

— Да никакой! — загоготал Петрило, довольный своей дурацкой шуткой.

— Тогда хочу, чтобы меня, касатик, отпустили отсюда, — сказал, как можно ласковее, Василий Иванович. — И моих сослуживцев тоже. За это ты получить самый Большой Орден…

— Да, нет у меня к тебе веры — вы умеете раздавать только свинцовые пули. Да и не отпустят тебя, дурачина, а опустят! — еще громче загоготал Петрило, пнув лежачего Василия Ивановича носком кирзового сапога по ребрам, которые и без того нещадно болели.

— А помнишь, сука, — продолжал Петрило, — как ты мне два наряда вне очереди влепил за не подшитый воротник гимнастерки? А?.. Я тебе, сука, все припомню, гаду!..

В это время заработал сигнал звонка громкого боя, и замигала синяя лампа. Петрило Клизмук, который уже было замахнувшийся для следующего удара, казалось, передумал. Плюнув на лежащего на грязном полу Василия Ивановича, вконец принявшего вид изможденного Христа, свинопас процедил сквозь зубы:

— Считай, что тебе сегодня повезло — отче Хеорась наверх вызывает… А то я бы тебе показал…

Петрило затащил Василия Ивановича обратно в камеру, приковал его, посмотрел на дрыхнувшего в гробу Дулю и затем, тыча пальцем на Петьку, сказал:

— Следующим будешь! Я вас заставлю Петрило уважать!

С этими словами свинопас вышел из помещения и запер на ключ железную дверь. Василий Иванович остался лежать на холодном полу в темной комнате. Все тело нещадно болело, кружилась голова, ужасно хотелось есть и, конечно же, пить. Даже не есть и пить, а жрать и нажраться — сейчас Василий Иванович съел бы целиком жаренного коня и выпил бы две бочки водки! Как впрочем и Петька. Но…

***

Комиссар Рманов открыл глаза и, увидев перед собой слюнявую морду Гнома с шероховатым и любвеобильным языком, свалился с кровати, обеспечив себя большой шишкой на голове. Не обращая внимания на боль, Рманов перекрестился партбилетом, вытащив его из-под подушка, со словами, недостойными комиссара и идейного коммуниста:

— Чур, меня!.. Чур, меня!..

— Привет, — сказал Гном, слизав языком со лба комиссара выступивший у того пот.

Товарищ Рманов лишь только интенсивнее стал креститься:

— Чур, меня! Чур, меня! КПЕИСУСе!

— Ты что, веришь в бога? — с неподдельным интересом спросил Гном, обнюхивая Рманова широкими, мокрыми ноздрями.

— Конечно, нет! — ответил уверенно Рманов. — Я же коммунист!

— А зря… — неопределенно сказал Гном. — Бог — он везде, и бог есть все. Мы все есть часть бога.

— Что ты несёшь, осёл? — разозлился Рманов.

— Ещё неизвестно, кто из нас осёл, — с усмешкой парировал Гном.

— И это говорит мне осёл! — рассмеялся, приходя в своё обычное состояние бывалого наглеца и циника, комиссар Рманов. — Но что-то в этом есть. Итак, если ты сам ко мне пришёл, значит, что-то от меня хочешь?

— Совершенно верно, мне нужна твоя помощь! — ответил Гном и, помолчав, добавил: — А тебе — моя.

— И что же ты можешь предложить?

— Я знаю, где находятся Дуля, Василий Иванович и Петька.

— Можно ли верить какому-то ослу? — подумал Рманов.

— Если какому-то комиссару верят, почему бы не поверить ослу? — зазвучал голос Гнома в его голове…

***

Хеорась Гапондяев, исходясь злобой из-за того, что чекисты упустили чёртового осла, потягивал старый английский бренди из тыквы. Раздался стук в дверь: это пришли его сподручные — старший ефрейтор Петрило Клизмук и художник Бориска Оглоблин.

— Войдите! — коротко бросил Гапондяев.

Дверь отворилась и в залу вошел лишь один Петрило Клизмук. Оглоблина не было…

— А где этот убогий мазила? Черт бы его побрал! — раздраженно спросил Хеорась и грязно выругался.

— А хрен его знает… — беспечно отозвался Клизмук. — Видеть сбежал.

— Сбежал? — нахмурился Гаподяев. — Да куда ему бежать? Наверное, в своём бункере. Сходи и притащи его сюда. Ритуал необходимо проводить втроём.