Именем Революции или Брудущим в назидание

Во-первых, нашелся подпрапорщик Дуля, который открыл продуктовый склад, и личный состав полка впервые за месяц получил горячее питание.

Во-вторых, нашлось, как вы помните, знамя полка, которое дотоле Командарм Сечка, озираясь на Василия Ивановича и Анку, признал подлинным, а потому теперь никого не сошлют в Заполярно-Сибирский стройбатный имени Стахана Корчагина полк.

В-третьих, уходил на пенсию маршал кавалерии З. А. Бубённый, который решил посвятить остаток своей жизни семейным делам. Поговаривают, что приехавшая в полк Дульсинея Тамбовская вытащила из пакета мокрую тряпку и принялась лупить маршала, пока тот не сдался и не подал Командарму рапорт об уходе в отставку. Маршал Обороны подписал рапорт, но обиделся на друга, после чего пятнадцать минут с ним не разговаривал.

В-четвертых и пятых, справляли сразу две свадьбы — Анка-Патя вышла замуж за Петьку, а Василий Иванович женился на товарися Чаво Саня, то есть на красавице Ы Пёх, дочери Командарма.

В столовой кавполка были сдвинуты столы, обильно накрыты диковинными яствами и редчайшими алкогольными напитками — это постарался расчувствованный своим спасением подпрапорщик Дуля. Стены столовой были украшены свежими лозунгам, заботливо написанными к свадьбе полковым художником Борькой Оглоблиным: «Жена — друг молодежи!», «Советская семья — оплот коммунистического будущего!», «На каждый шесток найдется свой роток!» и другие. Личный состав полка предавался пьянке и веселью и ничто не омрачало праздник.

В-шестых, провожали Пян Се в братскую Германию, томящуюся под гнетом фашистской власти, на встречу с проститутками Гамбурга и с тайным заданием.

В качестве тамады за столом сидел Маршал Обороны товарищ Сечка. Справа от него сидели З. А. Бубённый с Дульсинеей Тамбовской, мастер конного спорта межконтинентального класса товарищ Геннасе Даков, комиссар дивизии и кавполка товарищ Ф.У.Рманов, старший сержант Артемий Чорний и полковой художник-арьергардист Борис Оглоблин. Слева сидели: Василий Иванович и его новоиспеченная жена Чио Чаво Саня, молодожены Петька и Анка, брат Анки — Ахмед-Махмед, товарисика Пян Се, Дуля и сержант Вовка Шигорецский.

Один весьма забавный случай надолго запомнится гостям свадьбы. Абрек Ахмед-Махмед, который не хотел отдавать замуж свою сестру Анку-Патю, пока не получит калым, получил в качестве оного бурку Василия Ивановича, которую тот снял некогда с заполоненного им барона Урин-Гелия. Довольный подарком, Ахмед-Махмед щедро угощался яствами и пил коньяк, периодически посматривая на Пян Се, то есть на У Пын, приняв её за девицу. Наконец, Ахмед-Махмед не выдержал, вскочил, подбежал к Пян Се, завернул ее в подаренную бурку, взвалил на плечо и побежал на выход. Но не прошло и десяти минут, как Пян Се принесла обратно на себе Ахмед-Махмеда и усадила его на прежнее место. Ахмед-Махмед чрезвычайно шокированный своей ошибкой, сидел, открывая и закрывая беззвучно рот, как выброшенный на берег карась, и пил, не закусывая. Он даже не представлял, что сие было предтечей большой, крепкой мужской дружбы.

Веселье было в самом разгаре, когда дверь в столовую внезапно распахнулась, и в столовую верхом на ослике Гнома въехал сам Верховный Главнокомандующий товарищ Коба. Царившее в столовой веселье моментально стихло, и все с тревогой в сердце взирали на нового гостя. Оглядев всех суровым взглядом, Коба спросил:

— Ну, что, не ждали, суки?

Внезапно и одновременно со своих мест вскочили Анка и Ахмед-Махмед и бросились к Кобе:

— Папа!.. Отец!..

Увидав подбежавших к нему Патю-Анку и Ахмед-Махмеда, Верховный Вождь распахнул объятия и прижал Анку с Ахмед-Махмедом к своей широкой груди.

— Патя!.. Ахмед-Махмедка!.. Доченька!.. Сынок!.. — только и мог выговорить Коба, у которого от волнения на суровых маленьких глазах выступили слезы… Коба стоял и гладил своих детишек по голове, плача и нисколько не стесняясь своих слез…

Незаметно для всех смахнул копытом скупую слезу и ослик Гном — ничто человеческое и ослам не чуждо!

***

Когда Кобе становилось архичрезвычайно печально и одиноко, он уединялся в маленькой каморке в Хремле, и предавался воспоминаниям. Так было и в тот раз… Коба устроился в удобном кресле, взял со столика томик своей тайной автобиографии, написанной Джо Сосало-Вкустынадей, чтобы освежить в памяти некоторые факты своей собственной жизни и начал его неспешно листать. Он, конечно, всё помнил и даже знал о себе то, что в этой книжке не написано. Но память человеческая не столь надежна как бумага.