Именем закона

Я вспомнил предостережение генерала армии В. Д. Соколовского, чтобы без разрешения администрации США и Англии не предпринимать никаких поездок, и предложил:

— Давайте попросим, чтобы нас сопроводили работники американской комендатуры.

— Попытка не пытка, попробуем, — ответил В. Н. Будахин.

В комендатуре нам сказали, что это лагерь особый, в нем содержатся только эсэсовцы, для них введен строгий режим и допуск в лагерь может дать только комендант полковник Филипс, но он вернется из Берлина через три дня. Попросили дежурного связаться с Филипсом по телефону. Через полчаса он сообщил:

— Филипса я не нашел. Желая вам помочь, я хотел обратиться к другим генералам и офицерам, уполномоченным давать подобные разрешения, но, к сожалению, никого из них нет…

— Но, может быть, решите этот вопрос вы?

— Нет, это исключено.

Выйдя из комендатуры, В. Н. Будахин сказал:

— И все же поедем, может, удастся посмотреть, как наши союзники содержат военных преступников.

До Дармштадта доехали быстро. Навстречу молчаливо шли немцы. Одни катили загруженные тележки, другие — детские коляски, но вместо детей в них лежали мешки и узлы, третьи несли тяжелые сумки. Увидев нас, они поспешно уступали нам дорогу, а потом подолгу смотрели вслед, может впервые в своей жизни видя советских офицеров.

Вот и лагерь. Он обнесен высоким забором из колючей проволоки. Множество построек и палаток заняли довольно большую территорию. Вдоль забора с автоматами на груди прохаживались американские солдаты. Двое из них, громко смеясь и весело болтая, подошли к крохотной будке, что-то крикнули стоявшему там часовому и снова направились вдоль ограды. Из-за проволоки их окликнули заключенные, одетые в белые рубашки, заправленные в военные брюки. Солдаты подошли к изгороди, взяли что-то из протянутых к ним рук, громко крикнули «О'кей!» и, пряча в карманы взятое, пошли дальше. Позже мы узнали, что между заключенными и охраной во многих лагерях военнопленных американской и английской зон оккупации шла бойкая торговля. Солдаты приносили сигареты, водку, продукты, получая взамен часы, кольца, деньги.

Мы подъехали к воротам. Навстречу вышло несколько небрежно одетых американских солдат. Сюда же, по-видимому увидев немецкий автомобиль (мы ехали в машине «оппель-адмирал»), бросились военнопленные. За проволокой показалась несущаяся к воротам автомашина. Из нее выскочил американский лейтенант. Посмотрев наши документы, лейтенант позвонил по телефону и долго и настойчиво кого-то убеждал. Из всех его слов мы поняли только много раз повторяющееся слово «рашен». Вскоре в проходную в сопровождении американского солдата зашел одетый в немецкую военную форму заключенный и обратился к лейтенанту, что-то отрапортовал ему на английском языке, а затем повернулся к нам и по-русски доложил:

— Военнопленный оберштурмфюрер Дуфлинг — переводчик.

— Дуфлинг? — удивился я.

— Не удивляйтесь… Не тот Дуфлинг, который был начальником штаба обороны Берлина. Тот — фон Дуфлинг, а я просто Дуфлинг… В Пруссии Дуфлингов столько же, сколько в России Марковых и Орловых.

— А вы бывали в России?

— Во время войны не был… До войны несколько раз… Я имел отношение к ведомству Внешторга…

Мы попросили Дуфлинга передать лейтенанту, что желаем ознакомиться с жизнью лагеря. Дуфлинг перевел нашу просьбу. Лейтенант долго думал, снова куда-то позвонил и после телефонного разговора сообщил:

— Я этого сделать не могу…

— Но у нас документ, подписанный генерал-адъютантом Маршаллом и полковником Фишером, в нем предписывается всем оказывать нам содействие…

— Допуск в лагерь вы можете получить только во Франкфурте-на-Майне… Я рад видеть русских офицеров, но я имею приказ никого не допускать в лагерь без разрешения. Это категорическое указание…

Поняв, что в лагерь нас не пустят, Будахин попросил дать ему хотя бы коротенькое интервью. Лейтенант согласился. Вообще за время пребывания в американской и английской зонах оккупации Германии и общения с офицерами союзников я убедился, что они охотно дают интервью, фотографируются и весьма падки на всякие сенсации. Отвечая на вопросы Будахина, лейтенант рассказал, что в лагере содержится 11794 заключенных, все они из различных соединений войск СС. 647 заключенных уже преданы суду, в отношении остальных пока ведется разбирательство.

Я спросил лейтенанта:

— За год после окончания войны из 11794 эсэсовцев предано суду 647. Сколько же лет потребуется, чтобы осудить остальных?

— На этот вопрос я ответить не могу, это в не моей компетенции. Наше дело — охрана.

— А каков режим для заключенных, в частности, где они работают, все ли работают, каков рацион питания, получают ли передачи от родных?

— Работают только некоторые — негде применить их труд. Мы обращались к бургомистру Дармштадта, но он не может обеспечить доставку заключенных в город, а также транспортировку пищи — ведь мы их кормим три раза в день…

— Вы не могли бы сказать, сколько калорий получают в сутки заключенные?

Лейтенант позвонил по телефону, записал сообщенные ему данные на бумажке и подал ее нам. Мы прочли: «1600 и 2500».