Именем закона

— 1600 калорий получают все заключенные, а работающие в день работы — 2500, — пояснил лейтенант[28].

— Продуктовые передачи разрешаются?

— Да, ограничений нет.

— Сколько же заключенных работает каждый день?

— Не более 150–200…

— Чем заняты остальные?

— Мы не даем им скучать. В лагере работают несколько театров, спортплощадки, читаются лекции. К нам приезжают ученые, артисты…

Было заметно, как, слушая лейтенанта, все больше и больше мрачнел В. Н. Будахин, темнели его глаза, гневно морщился лоб. Да и я чувствовал себя не в своей тарелке. До сознания доходил увлеченный голос лейтенанта и размеренный, бесстрастный голос переводчика: названия сыгранных спектаклей, прочитанных лекций, имена ученых, читавших лекции, — а в глазах, как живой, стоял допрашиваемый следователями Август Гена — второй начальник лагеря Заксенхаузен. Опустив голову, он глухо бубнил:

— После оккупации Австрии и Чехословакии в лагере содержались чехи и австрийцы, а после нападения на Польшу — поляки, преимущественно интеллигенция и ксендзы. В 1940 году начали поступать бельгийцы, норвежцы, голландцы, французы. С 1941 года — советские солдаты и офицеры. В лагере все было для уничтожения людей: стационарная и передвижная виселицы, «тир» для расстрелов, газовая камера, передвижной и стационарный крематории…

Припомнился и самоуверенный голос Пауля Заковского, главного палача Заксенхаузена. В сентябре 1941 года он участвовал в уничтожении более восемнадцати тысяч советских военнопленных.

— При выгрузке советских военнопленных из вагонов блокфюрер Финкер нещадно избивал их палкой, а идущие сзади автомашины давили упавших советских военнопленных колесами… Я лично являлся свидетелем того, как колесами автомобиля было задавлено 25–30 советских военнопленных…

Охрану лагеря Заксенхаузен несли эсэсовцы дивизии «Мертвая голова». Они осуществляли все акции и экзекуции.

Лейтенант, по-видимому заметив, что я рассеянно слушаю его, спросил:

— Господина оберста, вероятно, не интересует то, что я говорю?

— Простите, — извинился я, — просто вспомнилось кое-что… Скажите, есть в вашем лагере бывшие офицеры «Мертвой головы»?

— Есть, и порядочно…

— И какими же развлечениями вы отвлекаете их от скуки?

— У нас четыре театра, три спортплощадки, читальные площадки… — В это время в лагере раздались удары гонга. Лейтенант заторопился: — Я должен, к сожалению, покинуть вас — служба есть служба… У заключенных обед…

За проволокой началось всеобщее оживление. Несли термосы, баки, огромные жаровни, на тележках везли буханки хлеба и корзины с зеленью… Эсэсовцы усаживались на воздухе за обеденные столы…

Отъехав от лагеря, В. Н. Будахин долго молчал, а затем с горечью произнес:

— До чего ж точны русские пословицы!.. «Черная собака, белая собака — все един пес!»

В Дармштадте и в лагере мы задержались сверх запланированного времени и все же решили не отказываться от посещения Гейдельберга. При въезде в город нам встретился «виллис» с американским офицером. Он любезно показал нам дорогу и сопроводил к коменданту. Там дали нам переводчика, пригласили в штаб 7-й американской армии, накормили обедом, а для ознакомления с городом выделили офицера штаба и владеющего русским языком гида.

Гейдельберг — город студентов. Гид с большим юмором рассказывал о студенческих пирушках, в которых якобы принимал участие небезызвестный Скорцени. В одном из подвалов нам показали бочку и с гордостью заявили, что она самая большая в мире — вмещает двести тысяч литров вина. Тут же гид перечислил поэтов, писателей, ученых, философов, которые прикладывались к ней. Однако гордостью города был замок, построенный около тысячи лет назад, с отлично сохранившимися башнями и стенами, и университет, открывшийся еще в 1138 году. Гид снова перечислил поэтов, писателей, ученых с мировым именем, которые либо окончили этот университет, либо преподавали в нем. В марте 1941 года университет закрылся, студентов мобилизовали в армию. В декабре 1945 года он возобновил свою работу. Действовали пять факультетов. Я поинтересовался работой юридического факультета. Нас принял исполняющий обязанности декана и, невнятно назвав свою фамилию, спросил:

— Что вас интересует?

— Мы хотели бы познакомиться с личными делами студентов-юристов.

Декан что-то заподозрил в нашем любопытстве, недоброжелательно заявил:

— Зачем вам личные дела, все студенты прошли комиссию по денацификации и допущены к учебе.

Сопровождающий нас американский офицер строго прервал декана:

— С вами говорит оберст союзной армии, и следует выполнять то, что он просит, а не задавать вопросы!

Декан густо покраснел, извинился и вместе с нами направился в университетское хранилище. Бегло, на выбор, мы осмотрели несколько папок. Это были личные дела студентов первого курса, в подавляющем большинстве вчерашних офицеров гитлеровской армии. Вернувшись в деканат, мы попросили познакомить нас с программой обучения. Декан подал программы первого и третьего курсов. Я посмотрел на год их выпуска — 1938 и 1939.

— Внесены ли какие-либо изменения в эти программы?

— Пока нет…