Иметь или быть?

Вопиющий пример бюрократизма мы видим в фигуре Адольфа Эйхмана. Он посылал сотни тысяч евреев в печи не потому, что он их ненавидел (он никого не любил и никого не ненавидел). Эйхман «выполнял свой долг»: он усердно отправлял их на смерть, как незадолго до этого послушно организовывал их эмиграцию из Германии. У него была одна забота: выполнить предписания; у него возникало чувство вины, только если он нарушал предписания. На суде он заявил, что дважды чувствовал себя виноватым: когда в детстве школьником прогулял занятия и когда во время бомбежки нарушил приказ и не спустился в бомбоубежище. Это не означает, что у Эйхмана и других бюрократов не было садистских черт характера, связанных с наслаждением от власти над живыми существами. Но этот садистский компонент носит вторичный характер в сравнении с таким признаком бюрократа, как отсутствие человеческих чувств и обожествление инструкций и предписаний.

Я не собираюсь утверждать, что все бюрократы похожи на Эйхмана. Во-первых, потому, что многие люди, находясь на бюрократических должностях, не являются бюрократами по сути своей. Во-вторых, бюрократическая должность не всегда душит в человеке все человеческое. И все же среди бюрократов есть немало эйхманов, разница заключается лишь в том, что в их должностные функции не входит уничтожение тысяч людей.

Если бюрократ в больнице отказывается принять тяжелобольного, потому что по инструкции нужно направление врача, то он поступает так же, как Эйхман. То же самое относится к работникам социального обеспечения, которые скорее заставят голодать своего подопечного, чем нарушат инструкции. Такой бюрократизм распространен не только в управленческом аппарате, он встречается среди врачей и медсестер, учителей и профессоров и даже в отношениях отцов семейства к своим женам и детям.

Как только условия сводят живого человека к простому порядковому номеру в списке, настоящий бюрократ получает возможность совершать над ним акты величайшей жестокости – и не потому, что его кто-то довел до такой меры жестокости, а потому что он утратил всякую человеческую связь со своей жертвой. Хотя бюрократы вызывают не меньший ужас, чем садисты, они на самом деле страшнее, потому что они даже не ощущают противоречия между совестью и долгом: совесть приказывает им выполнять свой долг, а человек как объект сострадания и доброты для них вообще не существует.

В некоторых старых фирмах и больших организациях типа собесов, приютов, больниц, тюрем и т. д., где каждый чиновник имеет существенную власть над бедными и беспомощными людьми, еще и сегодня можно встретить мрачный тип бюрократа старого стиля. Бюрократы современной индустрии совсем другие: их не назовешь неприветливыми, садистские тенденции у них едва заметны, власть над другими людьми приносит удовольствие. Но и у них наблюдается типично бюрократическая лояльность по отношению к делу – к системе, в которую они верят. Фирма – их дом родной, и принятые здесь правила безукоризненны, ибо они «рациональны».

Однако в будущем типе демократии, демократии сопричастных, не может быть места бюрократам – ни новым, ни старым, ибо бюрократический дух несовместим с принципом активного личного участия в делах. Будущим социологам еще предстоит разработать новые небюрократические методы управления, которые будут ориентированы больше на людей и ситуации и меньше – на строгое выполнение правил и инструкций. Небюрократическое руководство в широком смысле возможно, когда администратору предоставляется простор для спонтанных решений, а также когда экономия и бережливость не возводится в абсолют.

Успех нового общества с экзистенциальным модусом зависит, разумеется, еще от целого ряда мероприятий. Некоторые из них я назову, не претендуя на оригинальность, напротив, с удовольствием замечу, что почти все они уже были выдвинуты в той или иной форме различными авторами гуманистического толка[48].

Необходимо запретить в коммерческой рек ламе и политической пропаганде любые методы «промывания мозгов».

Эти методы опасны не только тем, что они заставляют нас покупать вещи, которые нам не нужны, а еще и тем, что они заставляют нас выбирать политических представителей, которых мы никогда не избрали бы, будучи в здравом уме и твердой памяти. Но мы не совсем в своем уме, а находимся в состоянии, близком к гипнозу, ибо нас обработали специальными пропагандистскими приемами. Поэтому для борьбы с этой опасностью мы должны добиться запрета любых суггестивных, субсенсорных форм рекламы.