IMG_0002

Сам Кутузов не был в восторге от подобного назначения. Он понимал, что его назначают на этот пост потому лишь, что он русский по национальности. А поэтому, отправляясь в армию, он откровенно заявлял близким, что не надеется разбить Наполеона, но надеется его обмануть. Вот как написал об этом зна- | менитый русский историк М.Н.Покровский : «Первое ) очень скоро оправдалось в точности — второго пришлось ждать довольно долго. С новым главнокомандующим в армию явилось много новых лиц, которые начали с того, разумеется, что стали выживать старых руководителей и заводить новые порядки. Кутузов был слишком стар, чтобы положить конец этой грызне, вообще он оказался слишком стар для каких бы то ни было решительных действий и, по-видимому, помимо этого, слишком хорошо помнил Аустерлиц. Но если тогда его военные соображения были парализованы придворными расчетами, то теперь в дела вмешивался на каждом шагу другой элемент невоенного характера; давление дворянских «патриотов», уверенных, как и все представители этой разновидности во все времена, что неприятеля можно шапками закидать. Про себя Кутузов смотрел на дело, может быть, более пессимистически, чем нужно было; но ради удовлетворения общественного мнения он должен был казаться гораздо более дерзким, чем следовало. Результаты получались обратные тем, каких ожидали в Петербурге от перемены главнокомандующего. С назначением Кутузова — до конца кампании, в сущности — армия лишилась всякого центрального руководства. События развивались совершенно стихийным путем — и генеральное сражение, о котором мечтали «патриоты», но которое было нужно Наполеону, а никак не русским, застало нашу армию в самых невыгодных условиях, на позиции, крайне неудачно выбранной и еще хуже укрепленной. Она была неприступна с той стороны, откуда нам никто не угрожал, и настолько доступна со стороны, обращенной к неприятелю, что Наполеон, как известно, брал наши батареи кавалерийскими атаками. На этой позиции русская армия стояла, пассивно ожидая противника, — и фактически приняла сражение вместо того, чтобы его дать. Между тем, теперь шансы не были так безнадежны, как в начале кампании. На 130.000 штыков и сабель Наполеона русские имели 105.000 (не считая ополчения и казаков): но почти 20.000 штыков гвардии Наполеон не пустил в дело и не расположен был пускать ни при каких условиях. При почти равном числе сражающихся мы имели крупный перевес в главном огнестрельном оружии эпохи, в артиллерии: у русских было 640 орудий против 587 французских, причем почти четверть наших орудий были батарейные, тогда как у Наполеона едва десятая часть; остальные по дальности и силе боя далеко уступали русским батарейным орудиям. Если прибавить к этому, что обычный маневр Наполеона — охват левого русского крыла — тактически также не удался под Бородином, как не удался он под Смоленском стратегически (господствующие над левым флангом высоты были своевременно заняты русскими, хотя и относительно слабыми силами, но достаточными, чтобы задержать обходное движение поляков и вестфальцев), и что самую сильную часть нашей позиции корпусам Даву и Нея пришлось брать в лоб, фронтальными атаками, — то придется признать, что результаты Бородинского боя были несравненно ниже того, на что позволяли надеяться имевшиеся в распоряжении Кутузова данные. Он достиг только того, что не был разбит наголову — при всех не весьма добросовестных усилиях его рапорта изобразить дело, как полупобеду, его нельзя было назвать даже нерешительным. К вечеру все наши позиции (левого крыла и центра; о правом не приходится говорить, так как французы вовсе его не атаковали) были в руках французов; неприятель имел двадцатитысячный совершенно нетронутый резерв, — тогда как из русских армий вторая не существовала вовсе, а первая была почти совершенно расстроена, потеряв до 40%, если не более. Вообще наши потери поражали своею непропорциональностью сравнительно с французскими; в то время, как более слабая артиллерией и все время наступавшая самым энергичным образом армия Наполеона потеряла только 28.000 человек, русские лишились не менее 44.000, в результате чего на второй день боя Наполеон оказался вдвое сильнее Кутузова, тогда как накануне он был сильнее всего на 25% . Причиной было крайне бестолковое расположение наших войск, теснившихся без всякой ну-

9 Всемирная история, т. 16 жды на небольшом пространстве, так что неприятельские ядра могли бить все четыре линии наших корпусов вплоть до резервов.

257

Бородинское сражение дало Наполеону без всякой необходимости — последний формальный успех: взятие Москвы. Если бы все атаки французов на Бородинском поле были отбиты, в чем не было, как мы сейчас могли видеть, ничего невероятного, «Большой армии» пришлось бы возвращаться к Смоленску и там располагаться на зимовку».