IMG_0002

За три недели, которые прошли между приездом Наполеона в Париж и государственным переворотом, он принял огромное количество людей, постоянно наблюдая за ними. Он тонко оценивал их и прикидывал, кто из них может быть полезен ему в дальнейшем. Все они, кроме Талейрана, наивно полагали, что Наполеон — грубый вояка, который в делах политики ничего не смыслит, и при нем можно будет успешно устраивать собственные дела. Следует отметить, что сам Бонапарт подыгрывал им в этом, изображая из себя рубаху-парня, который к тридцати годам одержал множество побед и взял целую кучу крепостей, но абсолютно не разбирается в гражданских делах. До поры до времени он скрывал свое истинное лицо. Он, применяя испытанный прием, представлялся человеком простым, прямым и непосредственным, иногда даже незатейливым и ограниченным. Его прием удался: люди, которые впоследствии стали его рабами, в эти дни считали своего будущего властелина орудием, которое они будут использовать по своему усмотрению. Некоторые даже не скрывали своего отношения к нему.

Но Наполеона это устраивало. Он прекрасно по-нимал, что проходят последние дни, когда люди могут говорить с ним как с равным, и делал все, чтобы они об этом не подозревали. Он настолько ловко и умело поставил себя, что в первые дни после переворота не только армия, но даже плебейские массы были уверены, что произошел левый переворот, который спасет республику от роялистов.

Государственный переворот, в результате которого Бонапарт приобрел неограниченную власть в стране, начался 18 брюмера ( 9 ноября), а решающее действие произошло на следующий день — 19 брюмера (10 ноября) 1799 года.

Все прошло легко и гладко, потому что два директор» — Сиейес и Роже-Дюко — участвовали в игре Бонапарта. Директора Гойе и Мулен были сбиты с толку с помощью хитрого Фуше. Баррас все это время придерживался выжидательной тактики — он все еще надеялся, что без него не обойдутся. В Совете пятисот и в Совете старейшин многие догадывались о заговоре, а некоторые даже знали конкретно, но большинство сочувствовало и ожидало его. Они полагали, что это приведет всего лишь к персональным переменам в правительстве. В 6 часов утра 18 брюмера к дому, где жил Бонапарт, и на прилегающую к нему улицу стали стягиваться генералы и офицеры. Парижский гарнизон к этому времени состоял из 7 тысяч человек, на которых Бонапарт вполне мог положиться. Кроме этого, были еще полторы тысячи солдат особой стражи, которые охраняли Директорию и оба законодательных собрания — Совет пятисот и Совет старейшин. Бонапарт был уверен, что солдаты особой стражи не будут препятствовать ему в достижении намеченной цели.

Но тем менее для полной уверенности в успехе переворота необходимо было замаскировать истинный характер происходящего, чтобы якобинская часть Совета пятисот не призвала в решающий момент солдат на защиту республики. Поэтому все было организовано так, будто бы сами законодательные собрания призвали Бонапарта к власти.

Бонапарт уведомил собравшихся на рассвете генералов, на которых он мог особенно положиться, — Мю-рата и Леклера, женатых на его сестрах, Бернадота,

Макдональда и других, — а также многих офицеров, которые пришли по его приглашению, что настал день, когда необходимо «спасать республику». Генералы и офицеры сообщили ему, что он может полностью рассчитывать на их части. Вскоре возле дома Бонапарта выстроились колонны войск. В это самое время, в наскоро созванном с утра Совете старейшин, его друзья проводили декрет, принятия которого ожидал Наполеон.

Дело происходило так. Некий Корне — преданный Бонапарту человек — заявил в Совете старейшин, который был в значительной степени представлен средней и крупной буржуазией, что готовиться «страшный заговор террористов». Он стал говорить о близкой гибели республики от этих коршунов, которые готовы ее заклевать, и тому подобные вещи. Корне не назвал ни одного имени, не конкретизировал свои сообщения, а в конце речи предложил немедленно вотировать декрет, по которому заседание Совета старейшин и Совета пятисот, у которого даже не спросили мнения, перенести из Парижа в Сен-Клу, расположенный в нескольких километрах от столицы. Подавление «страшного заговора» он предложил поручить генералу Бонапарту, который должен быть назначен начальником всех вооруженных сил, расположенных в столице и ее окрестностях.

Этот декрет был принят как теми, кто прекрасно понимал для чего он предназначен, так и теми, для кого он был полной неожиданностью, так как протестовать никто не посмел. Декрет сейчас же был передан генералу Бонапарту.