К утру второго дня государственного переворота у Бонапарта возникли серьезные опасения. Несмотря на то что к вечеру 18 брюмера из трех высших государственных учреждений два были фактически ликвидированы (Директория не существовала, а Совет старейшин был подготовлен к самоликвидации), оставалась еще палата народных представителей —- Совет пятисот. Наполеон знал, что в этом Совете около двухсот мест занимают якобинцы — члены распущенного Сиейесом Союза друзей свободы и равенства. Среди них находились люди, для которых взятие Бастилии, низвержение монархии, а также слова «Свобода, равенство или смерть» не были пустыми звуками. Были и такие, которые не ценили ни свои, ни чужие жизни, а поэтому были готовы отправить на гильотину кого угодно.
На протяжении всего 18 брюмера левая — «якобинская» — группа Совета пятисот собиралась на тайное совещание. Они были в растерянности и не знали, что предпринять. Агенты Бонапарта, которые находились среди этих людей, утверждали, что дело идет не о мерах против якобинцев, а лишь о способе преодолеть роялистскую опасность. Верили им или нет — неизвестно, но тем не менее утром 19 брюмера все якобинцы собрались на заседание во дворце Сен-Клу. Они были растеряны, но постепенно в них стала нарастать ярость.
Утром 19 брюмера Наполеон в сопровождении кавалерии приехал из Парижа в Сен-Клу. Когда он прибыл, то узнал, что среди депутатов Совета пятисот распространилось негодование, когда они увидели, что масса войск окружает дворец. Они были возмущены нелепым и внезапным перемещением из столицы в Сен-Клу — деревню, как называли этот маленький городок, — и открыто заявляли, что разгадали замысел Бонапарта. Некоторые называли его преступником и деспотом, а чаще всего — разбойником.
Все это встревожило Бонапарта, и он провел смотр своих войск. Смотром он остался доволен.
В час дня во дворце Сен-Клу открылись заседания обоих Советов, которые проходили в разных залах. Бонапарт и его приближенные ожидали, когда оба Сопота примут декреты, согласно которым ему поручат выработку новой конституции, а после этого самораспустятся. Но время шло, а декреты эти не были приняты. Даже Совет старейшин не решался на подобный поступок, и в нем проявились растерянность и ; \поздалое желание противостоять мятежу.
129
смирная история, т. 16
Близился вечер. Бонапарт понял, что ему необходимо действовать решительно и немедленно, иначе всей его затее грозил полный провал. И тогда он в четыре часа дня неожиданно зашел в зал заседания Совета старейшин. При полном молчании он произнес сбивчивую речь, смысл которой заключался в том, что он требует быстрых решений. Он еще раз повторил, что будто бы приходит на помощь и хочет спасти республику от опасности, указав на то, что на него «клевещут, вспоминая Цезаря и Кромвеля». «Я не интриган, вы меня знаете; если я окажусь вероломным, будьте вы все в таком случае Брутами!» Он предлагал заколоть себя, если посягнет на республику. В зале начался шум. Его стали заглушать.
Тогда Бонапарт перешел к угрозам, напомнив, что располагает вооруженной силой. Затем он вышел из зала. Дела его были плохи, кроме этого, ему необходимо было объясниться с Советом пятисот, где к нему относились гораздо хуже.
Во второй зал Бонапарт вошел в сопровождении нескольких гренадеров. Но если бы на него накинулись сотни людей, эти гренадеры не смогли бы спасти жизнь Бонапарта, а это было весьма вероятно. Поэтому генерал Ожеро, который был под началом Наполеона в итальянском походе, пошел вслед за ним. Перед самым входом в зал Бонапарт неожиданно обернулся и произнес: «Ожеро, помнишь Арколе?» Наполеон напомнил тот решающий момент битвы, когда он бросился под огонь австрийской артиллерии со знаменем в руках на Аркольский мост.
После этих слов Бонапарт решительно открыл дверь — сразу же он услышал гневные крики, которыми встретили его появление: «Долой разбойника! Долой тирана! Вне закона! Немедленно вне закона!» Несколько депутатов кинулись к нему, схватили его за воротник, кто-то пытался вцепиться ему в горло. Наполеон никогда не отличался физической силой, а поэтому вскоре был едва ли не задушен возбужденными депутатами. Но несколько гренадеров успели окружить помятого Бонапарта и вывели его из зала. Депутаты возвратились на свои места и с яростными криками потребовали голосовать за предложение, которое объявляло генерала Бонапарта вне закона.
Дело в том, что в этот день в Совете пятисот председательствовал Люсьен Бонапарт — родной брат Наполеона, который тоже был в заговоре. Это немало способстсвовало успеху переворота. Придя в себя после этой безобразной сцены, Наполеон тут же принял решение разогнать Совет пятисот силой, попытавшись извлечь из зала заседаний своего брата. Это ему удалось без особого труда. Когда Люсьен оказался рядом с Наполеоном, то генерал предложил ему в качестве председателя обратиться к фронту построенных войск с заявлением. Он должен был объявить солдатам, что жизнь их начальника в опасности и попросить «освободить большинство собрания» от «кучки бешеных».