IMG_0002

Трианонский тариф был выгоден для стран, которые обладали хотя бы зачатками крупной промышленности. Такими странами были Саксония, Западная Германия, Северная Италия. Теперь они еще более тесно были привязаны к Франции, чем когда бы то ни было ранее. Но для стран, которые жили вывозом сырья, а покупали продукты (Швеция, вывозившая в Англию лес и полезные ископаемые, северо-восточная Германия, Польша и Россия, где крупное землевладение одинаково было заинтересовано в хлебном экспорте), это было смертельным ударом. Именно трианонский тариф наметил ту группу стран, которые вошли в будущую коалицию. Отныне Пруссия, Швеция и Россия просто вынуждены были стать ее членами и это несмотря на то, что прусский король все еще ждал союза с Наполеоном, а Швеция — несмотря на то, что французский маршал стал в ней наследным принцем и фактически правителем ввиду преклонного возраста монарха. Для России принять трианонский тариф означало пойти на войну с Францией. Все остальные мелкие обиды личного характера (неудачное сватовство Наполеона к русской великой княжне, обиды, нанесенные Наполеоном владетельным правам Голыптинской династии в Ольденбурге), а также крупный конфликт из-за вопроса о восстановлении Польши, — все это также вело к экономическому разрыву на почве трианонского декрета 1610 года. Наполеон сказал однажды Чернышеву, уверенный в том, что его слова непременно дойдут до Александра I: «Если англичане продержатся еще несколько времени, я не знаю, что тогда будет и что нам делать». Он давал понять союзникам, что вопрос о континентальной блокаде имеет для него первостепенную важность. Отсюда следовало, что если союзники этого не понимали, значит, они были уже не союзниками, а изменниками. А отсюда следовало, что нужно их силой принудить к повиновению.

Отказ России от политики континентальной блокады прямр или косвенно вынуждал Наполеона к войне, хотел он этого или нет. Это понимали все, а поэтому начало боевых действий между Францией и Россией было лишь вопросом времени. Если во время эрфуртского свидания русский царь мог разыграть роль «друга» императора Наполеона, то в конце 1810 года это было уже невозможно. Современники отмечали полное отсутствие «доверенности и усердия» к русскому правительству со стороны его поданных. Каждому было ясно, что надеяться на экономические реформы в России — безумие. Все это означало, что для России легче согласиться на войну, чем переносить далее тяготы континентальной блокады. Александру I было предъявлено двойное требование: во-первых, не пускать к себе англичан, «за кого бы они себя ни выдавали», и истреблять любой подозрительный груз. В то же время французское правительство стремилось сохранить за собой влияние на российский рынок, так как ввозить сушей в Россию лионские шелковые материи и другие предметы роскоши было выгодно. В обмен на них

из России вывозилось не сырье, а золото. С точки зрения меркантилизма, на позициях которого стояла основная масса российских финансистов (даже если они и читали Адама Смита), в этом крылась главная причина падения курса ассигнаций. Меркантилизм утверждал: «не надо выпускать золото из страны».

Россией была установлена высокая пошлина на шелковые материи, кружева и другие предметы роскоши и приняты строжайшие меры против контрабанды этими предметами. При официальном разрыве торговых сношений с Англией эта мера могла бить только подданных императора Наполеона и никого другого. Несмотря на то, что русский посол Куракин говорил, будто от нового русского тарифа страдали не только французские производители, но и немецкие, это было слабым утешением для Наполеона. Кроме того, строгие постановления о контрабанде распространялись только на товары, привезенные сухопутным путем. Морская (фактически английская) контрабанда преследовалась гораздо мягче, во всяком случае ввезенные морским путем, конфисковывались, но не сжигались.

Это означало фактически экономический мир с Англией и таможенную войну с Францией. Кроме того, указ царя был формальным нарушением Тильзитского договора, согласно которому всякие изменения в политике должны были устанавливаться по обоюдному согласию. Когда французское правительство указало на это правительству российскому, ему ответили, что Францией также были получены пошлины на поташ, чай, ревень, рыбий жир и другие предметы, которые вывозились из России без согласования с последней. Тем не менее любому было понятно, что это лишь отговорка, так как пошлина на рыбий жир и за двадцать лет не могла составить ту сумму, которую были обязаны выплатить в виде пошлины лишь за один год купцы, ввозившие в Россию лионский бархат.