Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

‹…› Ведь я за лето ничего так и не написала, только одна неделя мая, как я тебе сообщала, была моя. Но это была радость исключительно для меня (графомания), а так я никого не интересую и никому не нужна. Этакая стабильность мне во благо. Существует некое равновесие между самопониманием и меняпониманием. Вообще, еще немного и я возьмусь, либо постараюсь взяться, за книгу типа «Непридуманные истории». В самый раз. Я лишилась полностью каких либо иллюзий и мечтаний, и можно без вставания на ходули идти по бумаге. Не искажать ничего в угоду мечте, а тем более в угоду тщеславию, ибо нет иллюзий.

‹…› Иногда здесь случаются у меня и приключения. Недели две тому вдруг пришла Наталья Иванова: «Инна Львовна, я вам пожарила курицу, говорит, ничего столовского вы есть не можете и не выходите. Так вот я вам и пожарила курицу, как смогла». Смогла хорошо, вкусно. Но курица – особая тема. За день до прихода Ивановой приезжала Женя – дочь Инны Варламовой с Бахытом Кенжеевым. Заговорили о том о сем (она работает в каком-то валютном фонде – в Вашингтоне редактором) и вернулись, конечно, к курице. ‹…› Женя рассказала Бахыту, как в наши опальные годы я ничего, кроме творога, не любила, так объясняла Семену Из. – Курицу – терпеть не могу, яблоки – также, курагу также – обожаю только творог, кефир. И Семен Из. настолько верил этому, что не замечал, как Инна Львовна уплетала курицу у нас на кухне раз в две недели. Это мы с мамочкой звали их на ужин, когда получали писательский паек.

Но курица в моей памяти связывается не только с бедностью (так я, когда брали обед у твоей бабушки и дедушки, ела только шкурку, остальное – тебе и папе), но и с роскошной жизнью. Даже с фольклором, а с каким – забыла. Мы жили с Семеном на правительственной даче в Душанбе. В это время там был Исидор Геймович Левин, ты его видела со слепой женой, если помнишь, в Комарове. Так вот Левин в Душанбе тогда был без своей Розалии Моисеевны и влюбился в меня, о наших отношениях с С. И. он не подозревал.

Я нажимала на черную икру и разные разности. И вот однажды за завтраком Исидор Геймович (помнишь его лицо со следами ожогов – это он выбрался из-под горящих евреев и спасся) заявляет: «Сегодня, Инна Львовна, на обед не приходите, вам это меню уже надоело. Я закажу курицу и принесу ее в ваш номер». – Хорошо, согласилась я. Он принес чудесно поджаренную курицу со словами: «Ешьте, пожалуйста, Инна Львовна, а я на вас смотреть буду». Дней через десять он мне, краснея, сказал: «Инна Львовна, завтра приедет моя жена Розалия Моисеевна. Так я вас очень прошу, не рассказывайте ей, что мы с вами вдвоем ели курицу, сами понимаете, это очень интимное дело». Хорошо – согласилась я, а про себя подумала: бедняга, он из огня вышел не только полусожженным, но и полусумасшедшим! Оказалось, это он мне объяснял года через два, уже зная, что я с Семеном, – поедание курицы вдвоем – ритуальное действо, по какому-то фольклору, невесты и жениха. Так вот, мой курицын глазик, можно целый рассказ сочинить, в центре которого будет курица. ‹…› Но ни рассказ «Курица», и никакой другой, ввиду моей безутешной лени, не будет написан. А написано стихотворение «После дождя».

Эта старуха устала, устала быть молодою,
На побегушках у всех и у всех под рукою –
Лекаркой, банщицей, стражницею и связною,
Грелкой душевной и книжицею записною.

Так что не троньте ее, не троньте, не троньте,

Как отстрелявшую гильзу на жизненном фронте.
Так что оставьте ее, оставьте, оставьте,
Как отшумевшую воду на шумном асфальте[257].

7.8.1995

Деточка моя! Посмотрела на начало вчерашнего письма, чтобы датировать это, и увидела несуразность. Либо я не того, либо огорчилась своим неполетом к тебе до того, что произвольно поставила первое попавшее на ум число. А меж тем, судя по твоей записке, ты уже 9-го, послезавтра, даст Бог, приземлишься в Швеции. Почему-то твои перелеты и поездки и перелеты моих родных меня тревожат.

Сегодня искупалась с утра, потом назвонилась – целый час – а потом сидела и думала, как Манька самостоятельно вылетит во Францию, где и как передвигается Федя.

‹…› Я постепенно прихожу к мысли, что создана в какой-то мере как юродивая. Нет, не князь Мышкин – он прекрасен: а я хитрая юродка. О ней, чаще всего во втором лице, написан в мае цикл стихотворений. Чувствую, если на меня еще раз до конца лета успеет накатить волна вдохновенья, то будет написана маленькая книжица 25–30 стихов. Под общим названием «Дурочка». Одно из них – последнее, я тебе вчера переписала. А вот и еще одно:

* * *