Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

На участке вымахали одуванчики. Говорю «вымахали», так как ножки у них необычно длинные, желтые головки возвышаются над молодой крапивой. Говорят, все, что растет, – полезно. Люди заваривают молодую крапиву, процеживают и пьют, – всеми необходимыми витаминами на зиму запасаются, кроме того, промывают свои внутренности. А из одуванчиков и сныти делают салаты. Но я до такого совершенства не доросла и не дорасту. Все же интересна эта деревенская жизнь. Дачной жизнью – назвать не могу. Дача предполагает нечто иное, – с пикниками, с гулянием по лесу, с нечто чеховским. Наконец, с разных дач доносится по выходным шашлычный дух. Вспоминаются Бузовны и Набрань. Хоть Набрань пахла вовсе не дымным мясом, а рыбой. Помнишь, какие шашлыки из севрюги и осетрины затевались на лужайке перед нашей дачей? Однажды на таком пиру всем раздали по полстакана спирта и по стакану воды, чтобы тут же запить. И вдруг я, опрокинув воду вслед за спиртом, с разинутым ртом – аааааааааааааа! – помчалась по лесу. Это мне нечаянно к полстакану спирта поставили стакан с тем же спиртом. От неожиданности ожога я и орала на бегу. До сих пор боюсь внезапной неожиданности. ‹…› Деточка, пойду-ка я на улицу, встречу Семена. Все равно ничего путного и интересного на этот раз я тебе написать не способна. ‹…›

27 мая 2000

Доченька моя! Наконец твой голос прорезался по телефону! Я радуюсь, что работа подходит к завершению, что ты получила приглашенье и мы через два месяца без трех дней, даст Бог, увидимся. ‹…›

Лида спрашивала, что купить по дороге, и я назвала какую-то ерунду, но с условием, что расходы мои. ‹…› Но я Лиде давать поручения постеснялась. Это мне напоминает случай, когда я вывихнула ногу в году 77-м. Тогда ко мне часто заходил Войнович. Узнав, что я не могу по дому передвигаться, он позвонил: «Я тебе принесу костыли». А я ему в ответ: «Ну что ты, зачем тебе два тащить, принеси один». Володя принес два и смеялся, увидев мое смущенное лицо: «Ты так просила всего один костыль, как будто я тебе предлагал принести десять пирожных, а ты отказывалась: ну что ты, мне и пять сверхдостаточно. А между тем одним костылем может пользоваться только виртуоз или давным-давно одноногий». Между прочим, именно Войнович когда-то в конце пятидесятых познакомил меня с Чухонцевым. ‹…›

Вчера я тебе сдуру по телефону выпалила стишок и почувствовала, что ты похвалила из вежливости. Что-то не то происходит со мной. Мне никогда не нравились мои стихи, а тут и книжечка понравилась, и этот стишок, правда после похвал Семена. Леночка, не сочти меня за ничтожество. Просто я тебе пишу как на духу, а как на духу, я давно поняла, можно говорить только с самим собой. Всякая разная мелкость существует в человеке, но он и прячет ее от другого, пусть даже самого близкого, но и подавляет в себе, не дает этому сорняку разрастись. И я не позволю.

‹…› Доченька, мне уже пора собираться и двигать к платформе. Прости за занудливое письмо. Это тем более непростительно, что за окном красиво и тепло. У нас есть хиленький кустик все никак не расцветающей сирени, а выйдешь на улицу – она вся благоухает почти фиолетовой сиренью на фоне еще не потемневшей зелени. Вот вдоль этой благоухающей красы я и двинусь к платформе. ‹…›

30 мая 2000

Добрый день, мое солнышко! Жара, а в доме прохладно – деревянный, а не каменный! Не жарко, хотя окна смотрят на юг. ‹…› Уселась за компьютер. Уселась, и тот стишок, что я тебе по телефону прочла и в письмо переписала, вдруг предварился двумя стихотворениями. Вроде бы получился