Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

Триптих майского сада

1

Смотришь на дерево – видишь сплошную зелень.

Это ошибка – каждый листок отделен,
Зелень – толпа, но каждый листочек – личность, –
И злободневность своя, и своя античность.

Ах, это дерево, ах, это дерево в мае

С плотностью населения, как в Китае,
Знает о смене времени, но не места.
Мне ж постоянство места – признак ареста.

Дерево и не желает менять привычек,

Хоть о различных краях узнает от птичек.
Так для чего мне страдать, принимая за пытку
То, что ни шагу не делаю за калитку?

В каждом листочке мысль о первопричине

Первого сада и о его кончине,
Каждое дерево – повод для размышленья, –
Это ль пустое времяпрепровожденье?

Разве я дерева лучше, мудрее листочка?

Так для чего мне дорожная заморочка?
И соловей мне внушает, что сад не тесен
Для неподвижно зачатых, но вольных песен[450].

2

Соловьи, мой друг, соловьи.

Се ля ви, мой друг, се ля ви.

И сирень не знает о том,

Почему ты забыл мой дом.

Фиолетов ветвей напор, –

Перекинут через забор, –

И сирень пробирает дрожь

Всякий раз, как мимо идешь.

3

Брачная ночь листвы и дождя,

Шорох и шелест.
Сад, вожделением изойдя,
Шелков и перист.

И неожиданно, как божество,

Лунное млеко.
Кроме любви и нет ничего
У человека!

30 мая

На самом деле, я вовсе и не знаю, получилось или нет. М.б., только последнее и оставить? Скажи мне, пожалуйста, об этом. Не все, что вдруг без запинки пропелось, – удача. Ошибка так думать, хотя немало стихотворцев и критиков так думают. Поэт – не соловей, который и сейчас, представь себе, поет. Но это его повседневная речь, на которую он тратит свои голосовые связки, не догадываясь ни о какой поэзии. А м.б., я ошибаюсь, и соловей знает, что он прирожденный стихопевец? Все может быть, не только из того, что может быть, но и из того, чего быть не может. ‹…›

267. Е. Макарова – И. Лиснянской Август 2000

Мамуля, спасибо за письмо. И хорошо, что я сообразила, как отправлять. Душа моя не на месте, а вне ее мне трудно находиться. Глухо. Нет трансляции. Вроде как пожар телебашни. Я сплю почти все время в надежде, что она подкрадется ко мне во сне, увидит мою выключенность и сжалится надо мной. Прозрачность твоих намеков на причину я ухватила – но не думаю, что ты права – обстоятельства, какие ты ставишь в вину (или полагаешь, что они сделали нашу встречу не такой, как ты ожидала) – это не те вовсе обстоятельства.

Во мне что-то случилось, и это ты относишь за счет нашей встречи. Или невстречи – вот что тебе приносит страдания. Когда я говорила тебе – писала – о своем состоянии – непролазном – ты меня не слышала. Человек проверяется не работой – а неработой – его состоятельность не в самоосуществлении (по большей части это бренная суета), а в мире – в восприятии его вне работы. Мое восприятие болезнененно – и я не вижу ни подходящих слов, ни надлежащих форм, ни потребности анализа. Неухватность (это не неохватность) происходящего, немота на иностранных языках – вот причина истинных моих страданий. И когда я сказала тебе – вот если бы кто-то захотел, заинтересовался тем, что я пишу, может, у меня бы силы нашлись вернуться к тому, что я потеряла, – ты сказала – ну нет, это все внутри, когда есть потребность писать, никакого заказа не надо. И тем меня в мою пустыню отправила. Твой ответ был верным – он еще раз утвердил меня в утрате – я сказала тебе, вот, я бы показала, сколько у меня написано, – но что написано – что такого уж сказано, что имело бы смысл показывать тебе?

Во мне все спит. Я к реальной жизни (к событиям) мало привязана, даже к событиям личной жизни своей я мала привязана. Но сейчас не время это положение развивать. Ты, если можешь, поверь, – у меня все не здесь находится, душа моя не здесь прописана. ‹…› Я тебя люблю, и у меня нет ничего, чтобы хотелось сказать для облегчения души, ибо душа моя не со мной. Где-то она затерялась… ‹…›