Имя ветра

Я действовал аккуратно, мысленно повторяя в голове все этапы процедуры слива смолы, чтобы убедиться, что ничего не забыл. Рядом с баком было так холодно, что у меня пар шел изо рта. Вспотевшие руки примерзали к баку, как язык любопытного ребенка прилипает к ручке насоса в зимнюю стужу.

Я отлил примерно унцию густой маслянистой жидкости в герметичный пузырек и торопливо завинтил крышку. Потом вернулся к вытяжке и принялся готовить материалы. После десяти минут напряженной возни я начал длительный, щепетильный процесс подготовки и заправки набора голубых излучателей.

Два часа спустя меня отвлек чей-то голос за спиной. Голос был не особенно громкий, но в нем была та серьезная нотка, которой в фактной пренебрегать не следует.

Голос произнес:

– Боже мой…

Из-за своего нынешнего занятия первым делом я посмотрел на бак с костной смолой. И облился холодным потом, увидев, как черная жидкость сочится из одного угла, стекает по ножке стола и собирается в лужицу на полу. Толстая деревянная ножка была уже разъедена начисто, и я услышал негромкий хлопок и потрескивание: собравшаяся на полу жидкость начала закипать. Я мог думать только об одном: предупреждении Килвина в ходе демонстрации. «Помимо того, что это вещество чрезвычайно едкое, в газообразном состоянии оно вспыхивает от соприкосновения с воздухом…»

Не успел я обернуться, как ножка подломилась, и стол начал крениться. Блестящий металлический бак опрокинулся. Металл оказался настолько переохлажден, что, когда бак ударился о каменный пол, он не просто треснул или помялся – он разбился вдребезги, как стекло. И галлоны темной жидкости расплескались по полу мастерской. Помещение наполнилось резким потрескиваньем и бульканьем: костная смола расползлась по теплому каменному полу и начала закипать.

Давным-давно хитроумный строитель, проектировавший фактную, разместил в полу мастерской пару десятков сточных отверстий, чтобы удобнее было прибираться и ликвидировать всякие утечки. Более того, пол здесь был не ровный, а покатый, чтобы все, пролитое на пол, направлялось к этим стокам. В результате, как только бак разбился, пролитая маслянистая жидкость поползла в двух разных направлениях, к двум отверстиям в полу. И в то же время она продолжала кипеть, образуя густые, стелющиеся по полу облачка, темные, как смола, едкие и готовые вот-вот вспыхнуть.

И Фела, работавшая в одиночестве за отдельным столом в углу мастерской, очутилась в ловушке между двух растекающихся рукавов черного тумана. Она застыла в шоке, приоткрыв рот от ужаса. Она была удобно одета для работы в мастерской: в легких брюках и тоненькой льняной блузке, с рукавами, собранными у локтей. Длинные черные волосы девушки были собраны в хвост, но все равно свисали почти до пояса. Она должна была вспыхнуть, как факел.

Помещение мало-помалу заполнялось отчаянными воплями: люди сообразили, что происходит. Кто выкрикивал приказы, кто просто вопил от ужаса. Они суетились, роняя инструменты и опрокидывая недоделанные изделия.

А Фела не кричала и на помощь не звала – а потому никто, кроме меня, и не замечал, какая опасность ей грозит. Судя по результатам Килвиновой демонстрации, менее чем через минуту вся мастерская должна была превратиться в море пламени и едкого тумана. Времени не было…

Я бросил взгляд на полуоконченные изделия на соседнем рабочем столе, подыскивая что-нибудь, что могло пригодиться. Нет, ничего: россыпь базальтовых глыб, мотки медной проволоки, стеклянное полушарие с неоконченной рунической надписью, которому, вероятно, предстояло сделаться очередной Килвиновой лампой…

И вдруг я понял, что делать. Схватив стеклянное полушарие, я с размаху разбил его о базальтовую глыбу. Стекло разлетелось вдребезги, в руке у меня остался тонкий, кривой осколок с ладонь величиной. Свободной рукой я схватил со стола свой плащ и бросился прочь от вытяжки.

Я прижал большой палец к острой грани осколка, испытал противное тянущее ощущение, сменившееся острой болью. Так, кровь пошла; я мазнул большим пальцем по стеклу и произнес связывание. Встав напротив смывателя, я бросил осколок на пол, сосредоточился и топнул по нему ногой, раздробив стекло подошвой.

Меня пронзило холодом, подобного которому я никогда прежде не испытывал. Не обычным холодом, от которого мерзнут кожа и конечности в зимний день. Холод сотряс мое тело, точно удар грома. Я ощутил его на языке, в легких, в печени.

Однако я добился, чего хотел. Стекло удвоенной прочности, из которого был изготовлен смыватель, покрылось паутинкой трещин, я зажмурился – и оно лопнуло. Пятьсот галлонов воды огромным кулаком ударили меня в грудь, отшвырнули на шаг и промочили насквозь. И я бросился вперед, лавируя меж столов.

Как ни проворен я был, я все же оказался недостаточно проворен. В углу мастерской ослепительно полыхнуло оранжевым: туман начал воспламеняться, выбрасывая вверх странные, угловатые языки багрового пламени. Пламя разогреет оставшуюся смолу, она закипит еще активнее… Больше тумана – больше огня – больше жара…