В отечественной философско-методологической литературе наиболее основательная и подробная характеристика конвенционализма была дана С. А. Лебедевым и С. Н. Коськовым в ряде публикаций[144]
. Они выделяют следующие исторические варианты этого течения мысли: конвенционализм А. Пуанкаре, геохронометрический конвенционализм А. Грюнбаума, радикальный конвенционализм К. Айдукевича, конвенционализм Р. Карнапа, конвенционализм К. Поппера, конвеционализм И. Лакатоша[145]. Упомянутая выше разновидность конвенционализма, представленная в трудах Э. Леруа, ими в качестве самостоятельной версии не выделяется. Впрочем, это не имеет существенного значения. Обращает на себя внимание и тот факт, что конвенционализм – довольно широкая идейная платформа, в рамках которой возникло множество течений мысли, различающихся в некоторых отношениях, в том числе и по степени радикализма. Все течения конвенционализма совпадают, однако, в одном – в понимании сущности процесса познания. Он трактуется не как все более полное и точное постижение законов объективного мира, а как выработка учеными все более точных и всеобъемлющих конвенций по всем представляющим взаимный интерес проблемам. С точки зрения конвенционализма, задача научного исследования состоит в том, чтобы добиться полного взаимопонимания между членами научного сообщества. Иначе говоря, конвенционализм сводит цель научного сообщества к выработке общего языка. Гносеологическая по сути проблема научной истины устраняется из поля зрения тем, что подменяется лингвистической проблемой поиска универсальных языковых средств выражения мысли.Важно подчеркнуть, что конвенционализм – это не какое-то маргинальное явление, не какая-то экзотика, а весьма влиятельная, авторитетная и респектабельная концепция, которая разделялась и продолжает разделяться далеко не ординарными умами. И уже одно это обстоятельство заставляет отнестись к ней со всей серьезностью. Конвенционализм возникает не на пустом месте, существуют серьезные причины, которые его порождают и питают. Эти последние состоят в исключительной сложности процесса научного познания. Научное познание заключается не столько в расширении наших представлений о действительности, сколько в качественном преобразовании этих представлений. Данные преобразования должны быть осмыслены, соответствующим образом кодифицированы и ассимилированы научным сообществом. Такая ассимиляция – результат коллективных усилий, следовательно, она может быть достигнута только в процессе выработки соответствующих договоренностей. Конвенционализм отражает реальные сложности процесса научного познания, он представляет собой воззрение, вырастающее на почве действительных трудностей науки. И мы с пониманием относимся к мотивам, которые побудили А. Г. Сергеева усмотреть в конвенционализме позитивную альтернативу релятивистской трактовке истины (которую он принимает за единственно возможную).
Но способен ли конвенционализм выполнить ту миссию, которую возлагает на него А. Г. Сергеев? Таким ли уж надежным оружием борьбы против лженауки является конвенционалистская трактовка истины?
Как проницательному читателю понятно из всего предыдущего изложения, мы склонны отвечать на этот вопрос отрицательно. В данном пункте мы вполне солидарны с С. А. Лебедевым и С. Н. Коськовым, которые указывали на три неустранимых изъяна конвенционалистской методологии. Во-первых, конвенционализм, сознавая важность соглашений в науке, придает ей «самодовлеющее значение»[146]
. Во-вторых, конвенционалисты игнорируют тот факт, что базой любого искусственного языка (в том числе и научного) является язык естественный, и«утверждать же о чисто конвенциональном характере естественного языка явно бессмысленно»[147]
.В-третьих,
«несомненной ошибкой конвенционалистов является то, что в качестве субъекта научного познания они обычно рассматривают отдельного ученого или группу ученых, отношения между которыми являются чисто рациональными и прозрачными в плане их фиксации. Такой чисто рационалистический и “робинзонадный” подход к субъекту научного познания в эпоху большой науки не может быть признан правильным»[148]
.