На наш взгляд, предложенное С. А. Лебедевым и С. Н. Коськовым решение вряд ли можно признать удовлетворительным. Не станем анализировать все аспекты их позиции, остановимся только на главном – на вопросе об объективности научного знания. Дело в том, что различие между конвенцией и консенсусом носит не качественный, а количественный характер. Да, субъект конвенции действительно не столь обширен, как субъект консенсуса. Да, достижение полного согласия – дело более трудоемкое и длительное, чем заключение соглашения, охватывающего небольшой круг участников. И, разумеется, решение, с которым согласны все участники дискуссии, обладает большей основательностью и, следовательно, пользуется большим авторитетом, чем решение, принятое небольшим кругом вовлеченных в процесс субъектов научного поиска. При переходе от конвенции к консенсусу степень субъективности действительно снижается, с этим тезисом авторов нельзя не согласиться. Однако можно ли, двигаясь таким путем, снизить уровень субъективности до нуля? Мы не знаем, что заставило авторов приравнять общезначимость к объективности, но искусственность такого отождествления не может не вызвать у внимательного читателя внутреннего протеста. Объективность по определению – независимость от субъекта, и при этом совершенно безразлично, выступает в качестве этого последнего отдельный ученый, группа авторитетных исследователей или все научное сообщество. Перекладывая ответственность за принимаемые решения на коллективный субъект, мы не сможем гарантировать объективности его позиции; максимум, на что можно рассчитывать, – на дискриминацию точек зрения непопулярных и неавторитетных. Фактически консенсуализм есть специфический вариант конвенционалистской трактовки истины со всеми неустранимыми изъянами этой трактовки.
Необходимо к тому же учитывать еще один момент, которому не придают должного значения сторонники конвенционализма. Давно минули те времена, когда занятие наукой было делом небольшой группы людей, где каждый лично был знаком с каждым. В наши дни научное сообщество в рамках одной дисциплины (даже в пределах одной страны) зачастую включает в себя несколько тысяч человек. Выработка консенсуса в таких условиях становится физически невозможной. Поэтому круг тех ученых, которые добиваются единодушного согласия по тем или иным проблемам, неизбежно сужается до нескольких десятков человек. И получается, таким образом, что консенсус становится не демократически принятым решением, учитывающим мнение всего научного сообщества, а результатом договора, заключенного незначительным меньшинством. И это вполне осознается С. А. Лебедевым, о чем свидетельствует следующее его замечание:
«Одним из следствий <…> структурированности научного сообщества является то, что главное слово при выработке научного консенсуса и принятии когнитивных решений в той или иной области науки принадлежит ее лидерам, наиболее авторитетным и признанным специалистам в той или иной области науки»[153]
.Здесь, на наш взгляд, и образуется та брешь, через которую в корабль науки может хлынуть забортная вода, способная привести к катастрофе.
Генеральная функция науки – постижение истины. Однако нельзя ограничиваться рассмотрением научного познания как самодовлеющего мыслительного процесса, ибо наука представляет собой и явление социальной жизни. Мы не считаем хорошей идеей трактовать социальность науки узко, как деятельность, ограниченную рамками научного сообщества. Ведь само научное сообщество существует не в вакууме, а в определенной общественной системе: в стране, государстве, в конкретных социальных и политических условиях. Следовательно, о процессах, протекающих внутри науки, необходимо судить с учетом влияния общих социальных условий.