В течение следующих дней мы с ним пересекались только в столовой. Иногда видела мужа на пляже с Джошем, или в саду сталкивались. Я не бегала больше, не шарахалась, но упорно его игнорировала. Только на третий день утром поздороваться себя заставила. Сама устала от неопределённости, недосказанности и от напряжения, с каждым днем сильнее нараставшее, а Джером дистанцию держал, но в то же время словно приучал заново к своему присутствию и уезжать никуда не собирался. К концу недели мои нервы совсем ни к черту стали. Надоело, что ходит вокруг да около, как хищник к жертве приглядывается, подбирается. Огрызаться начала, цеплять на пустом месте, всем видом свое раздражение демонстрируя. Глупо все получалось. Неправильно. Видела, что старается, а кроме злости в ответ ничего не чувствовала. По вечерам уходила в свою спальню с гордым видом и полночи в подушку плакала. Кому, спрашивается, хуже делала?
Спустя дней восемь Джером сам не выдержал, явившись ко мне посреди ночи. Я проснулась, почувствовав, что не одна в комнате, запаниковала, пока его не увидела. Джером на краю кровати сидел, спиной ко мне, и, опираясь на колени локтями, задумчиво смотрел перед собой. Я испуганно дернулась, когда он внезапно обернулся. Сжалась, отпрянула к изголовью, колени к груди подтянула, обхватила руками. Джером заметил, что не наигранно, что действительно мне страшно до чертиков. Отвернулся, скользнув напряженным тяжелым взглядом, но с места не сдвинулся.
Так и сидели, пока первые рассветные лучи полумрак не рассеяли и тени из углов не выгнали. А между нами молчание тягостное и мои наивные иллюзии распятые. Выгнать сил нет, а как вести себя правильно — понятия не имею. Да как можно правильно в нашей ситуации? О чем говорить? Какие слова подобрать? Выдохлась я за эти дни, душу вымотала.
— Уходи, — дрогнувшим голосом требую я.
— Так продолжаться не может, Эби, — отвечает сдержанно, а по коже мурашки бегут от его уставшего голоса.
— Поэтому ты уехать должен, — упрямо говорю я. — Сам видишь, что ничего не получается.
— А мы еще и не пробовали, — терпеливо возражает он. — Я ждал, пока ты успокоишься, поймешь, что я никуда не денусь. Хотел постепенно, как твой доктор советовала, а ты же упрямая, как черт. Бегаешь от меня, как обиженный ребенок. Пора заканчивать, Эби.
В душе боль лавиной нарастает. Заканчивать, значит. Подбородком в колени упираюсь, даже вдохнуть сложно.
— Мой отпуск заканчивается, — продолжает Джером. — Вечером мы с тобой возвращаемся в Чикаго.
— Мы? — слова застревают в горле. Он встает, сунув руки в карманы пижамных штанов, и разворачивается. Выражение лица непреклонное, строгое.
— Это не обсуждается, Эби. Поедешь со мной, — твердым непоколебимым тоном добивает Джером. — На месте разберемся.
— Нет, — качаю головой ошарашено. Сузив глаза, Джером окидывает меня решительным взглядом, неумолимо кивая.
— Да, Эби, — подтверждает он свое заявление. — Надо будет, силой увезу, но все же надеюсь на твоё благоразумие.
— На каком основании ты за меня решаешь? — возмущенно восклицаю я, недоверчиво глядя в невозмутимое лицо.
— На том основании, что я твой муж, а ты беременна. Ребенок должен жить в полноценной семье, — твердо произносит он.
— О семье вспомнил? — поражаясь его лицемерию, спрашиваю с сарказмом.
— Я и не забывал, — отвечает уверенно. Меня от злости аж передергивает.
— Да что ты! Нет никакой семьи, и не будет. Ты у меня не просил ребенка, а я тебе не навязываю. Сама воспитаю!
— Ерунду не городи, — обрывает с негодованием, подходит ближе, садится на край кровати и сверлит неумолимым взглядом. Отпрянув, я перемещаюсь в сторону.
— Чего ты боишься, Эби? — тяжело вздохнув, проговаривает Джером, заметив мой очередной неуклюжий маневр к бегству. — Меня? Так вот он я, нестрашный совсем. Ни мучать, ни пытать не собираюсь.
— Скажи, как ты это себе представляешь? Как мы будем жить? — выдыхаю тихо, и он смотрит на меня долго, внимательно, глаза задумчивые глубокие, грустные.
— Как захочешь, так и будем, — отзывается негромким голосом.
— А если никак не захочу? Мне смотреть на тебя невыносимо. Какие из нас супруги? — он вздрагивает от моих слов, словно я его ударила, лицо замкнутое, застывшее. А мне стыдно за брошенные слова становится, как будто снова я во всем виновата. И прикоснуться к нему хочется, разгладить морщины между сдвинутыми бровями. — А ты чего хочешь, Джером? — вырывается тихо.
— Семью хочу, — отвечает с горечью и тоской в голосе. — Настоящую. Все можно исправить, Эби, если ты попытаешься забыть о случившемся.
— А ты сможешь? — тихо интересуюсь. — Сможешь забыть?
— О чем ты сейчас спрашиваешь? — уточняет он, внимательно глядя на меня.
— Я помню все, — глядя в глаза, говорю охрипшим голосом. Сердце в груди от боли взрывается. — Каждую секунду, все, что говорила, делала, словно со стороны наблюдала. Тебя помню… И твое лицо, когда ты с
— Не было такого, — побледнев, напряжённо возражает. Я мотаю головой, потому что не верю ни одному слову.