— А почему он выбрал Путина? Или это не он выбрал, а окружение?
— Говорят, что в последнюю ночь… знаете, это все спекуляции, но он обеспечил себе то, чего хотел. А вообще это очень интересный вопрос для меня как драматурга: как люди назначают своих наследников, и насколько это ошибочно, почему в истории были династии, когда сын короля становился королем, хотя этого не заслуживал. И здесь Польша пример другого мышления, которое основано на концепции процедуры выборов Папы Римского. Папа Римский избран среди проверенных Божьих слуг, которые уже зрелые, мы их уже знаем и выбираем, кто на тот момент подходит, кто костелу нужен, какой Папа. Они долго об этом говорят, а потом проходит голосование. И вы знаете, после падения династии Ваза в Польше появилась такая мысль: зачем нам сын предыдущего короля? А не лучше ли взять уже взрослых кандидатов и выбрать короля пожизненно? И постоянно такая проблема возникает, что люди, у которых есть власть, пробуют обеспечить, чтобы было продолжение. Тито надеялся — не удалось, жена влияла в последние годы сильно. У Мао появилась жена, которая надеялась взять власть в свои руки.
— Северная Корея…
— Северная Корея. Но это просто старая европейская система, что сын наследует отцу… ну, как когда-то в Европе. Только это в средневековой Европе. Но де Голль все-таки обеспечил себе Помпиду в качестве наследника…
— Каким образом?
— Это был его самый близкий сотрудник, и он всеми силами ему помог победить, когда сам проиграл референдум и отдал власть. Но это один из тех редких примеров, когда кто-то обеспечил себе преемника.
— А ведь Черчилль был практически диктатором и проиграл выборы?
— Ну да, в том-то и дело, что проиграл. А потом еще выиграл. Такое тоже есть, но это тоже в Британии.
— И обеспечил мирное расставание с колониями.
— Да. Но он был тем, кто последний выключает свет. Однако и в таком контексте интересно, как это произошло с Ельциным, но мы этого не знаем, конечно.
— До этого же он все время говорил о наследниках — то Немцова называл, то Степашина.
— Да, называл, но в последнюю ночь, кажется, было принято последнее решение.
— И появление Путина в России было неожиданным? Вы общались со многими мировыми лидерами, они понимали, что ждет Россию дальше?
— Нет. Мне кажется, что никто не знал, и Путин был довольно загадочной личностью. В самом начале люди абсолютно не знали, каким он будет. И я, когда его где-то первый раз встретил, заметил, что это человек абсолютно особенного поведения, очень осторожный, он никогда не говорит, чего не хочет сказать, это видно было сразу. Абсолютная противоположность Ельцину, который был таким спонтанным человеком, а здесь наоборот.
С Владимиром Путиным, 2002 г.
— Но Путин 2001 года и Путин сегодня — это два разных человека. Он тогда говорил и выглядел очень искренне. Говорил осторожно. А сейчас он все время всех учит.
— Да, правда, но это тоже эффект власти. Если кто-то так долго у власти… Или, может, он сейчас уже более откровенен, более самоуверен. Трудно мне сказать, это психология. Одно важно — он пришел к власти таким ненормальным путем, не в политической борьбе. В борьбе вокруг трона, но это совсем другая борьба, а не перед избирателями. Я думаю, что это его отношение к демократии тоже связано с тем, как он пришел к власти.
— Но это советская традиция, таких приходов к власти?
— Ну нет…
— Так же пришел Хрущев…
— Да, но это не только советская традиция, это вообще в закрытых обществах бывает так, что там, где двор — эта камарилья вокруг владельца, есть круг, который решает, кто будет наследником.
— Вы его много раз видели?